— С кем ты был? — С моей сестрой. — А сестра пришла к нам? — Нет. — Я тихонечко пою; Баю-баюшки-баю. . . . . . . . . . . . . . . . — Тяжело мне, я больна, Помоги мне, милый брат. — . . . . . . . . . . . . . . . — Я косила целый день. Я устала. Я больна. — За окном шатнулась тень. Притаилась у окна. Я пою-пою-пою: Баю-баюшки-баю. (с. 37 сл.)
Нет, я не верю материнству желания, когда оно поет у того же Сологуба:
Я на ротик роз раскрытых росы тихие стряхну, Глазки светики-цветочки песней тихою сомкну. (с. 36)
А какая страшная нежность в этой риторике, среди лубочных волхвований -
Любовью легкою играя, Мы обрели блаженный край. Вкусили мы веселье рая, Сладчайшего, чем божий рай. (с. 167)
И вдруг откуда-то брызнули и полились стеклянные звоны, и чьи-то губы тянутся, дышат, улыбаются, чьи-то розовые губы обещают в вас всю свою сладость перелить. Разберите только, где здесь слова, а где только лилы и качания:
Лила, лила, лила, качала Два темно-алые стекла, Белей лилей, алее лала Бела была ты и ала. А та — Желтолицая уже здесь, возле, немножко лубочная, но что из этого?..
И в звонах ласково-кристальных Отраву сладкую тая, Была милее дев лобзальных Ты, смерть отрадная моя! (с. 168)
Воспреемнику Недотыкомки незачем, кажется, были бы стихи, чтобы томить и долить нас новым страхом, новым не только после Вия, но и после пробуждения Раскольникова. Но лирике нашей точно нужен сологубовский единственный страх -
Не трогай в темноте Того, что незнакомо, — Быть может, это — те, Кому привольно дома. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Куда ты ни пойдешь, Возникнут пусторосли. (т. е. что-то глупо-кошмарно-дико-разросшееся, вроде назойливо не сказанных и цепких слов, из которых иной раз напрасно ищешь выдраться в истоме ночного ужаса).
Измаешься, заснешь, Но что же будет после? Прозрачною щекой Прильнет к тебе сожитель. (неотступная близость темноты, уже привычной, странно обыденной даже)
Он серою тоской Твою затмит обитель, И будет жуткий страх, — Так близко, так знакомо, — Стоять во всех углах Тоскующего дома. Мы не прочь верить иногда Сологубу, что наше общее я было раньше и Фриной (с. 17 сл.). Но нам ближе в словах его другая Прекрасная Дама, та — нежить, которая пришла соблазнять его в белой
