торга» («Неунывающий город») также встречается у Чехова («Либеральный душка»), «совлечь с себя ветхого человека» («Новое топливо») повторяется в письмах Чехова к Ал. П. Чехову. В «Осколках московской жизни» (1885, 16 марта) говорится: «Лорд-мэр явился как deus ex machina нежданно- негаданно»; в письме к В. В. Билибину от 4 апреля 1886 г.: «Нечаянно, вдруг, на подобие deus ex machina пришло ко мне письмо от Григоровича» (Письма, т. 1, стр. 226) и ср. в публикуемом фельетоне «Рыба безгласная»: «Вдруг неожиданно, словно deus ex machina, проносится чей-то незнакомый голос».

В одном из неопубликованных писем Чехову из Таганрога Ал. П. Чехов так отозвался о рассуждениях их отца П. Е. Чехова: «необычайное захождение ума за разум» (ГБЛ). Это выражение, очевидно, понравившееся Чехову, вскоре было им употреблено в фельетоне «Осколки московской жизни» (1884, 18 февраля). Этим же выражением заканчивается фельетон «К сведению москвичей».

В письме Чехова к Н. А. Лейкину (после 19 октября 1885 г.) (Письма, т. 1, стр. 168) взято в кавычки выражение «без никому». В заметке «В далекие края» употреблено (в кавычках) выражение «без никаких». Эти выражения, по сообщению М. П. Чеховой, взяты Чеховым из таганрогского анекдота о греке (см. Письма, т. 1, стр. 162 и письмо М. П. Чеховой к И. С. Ежову).

Фельетоны для раздела «Провинциальные экскурсии» Чехов писал, вероятно, в основном по материалам центральных газет (по сообщениям корреспондентов из разных городов). Так, фельетон «Курские умники» был написан на основании сообщения из Курска в газ. «Русские ведомости» от 26 июня 1885 г., № 173; фельетон «В далекие края» — на основании сообщения из Екатеринбурга («Русские ведомости», 1886, № 66, 9 марта), «К сведению москвичей» — из Н. Новгорода («Русские ведомости», 1886, № 96, 8 апреля).

Стр. 68. …столовались у Палкина… — известный петербургский ресторан.

Цукки — см. стр. 229^* наст. тома.

Впервые — «Будильник», 1887, № 31, 9 августа. Без подписи.

Печатается по журнальному тексту.

21 июля 1887 г. редактор журнала «Будильник» В. Д. Левинский писал Чехову: «Помогите с № о затмении… Программа не дается, поэтому все пишут, что желают и что могут… Ждут весь материал к субботе 26 июля» (ЦГАЛИ).

Номер «Будильника», посвященный солнечному затмению, вышел 9 августа 1887 г. В нем напечатаны: окончание рассказа Чехова «Из записок вспыльчивого человека (Не факт, а истинное происшествие)», за подписью: Вспыльчивый человек; рассказ «Перед затмением (отрывок из феерии)», за известной подписью: Брат моего брата; заметка «На обсерватории „Будильника“», за подписью: «Астрономы „Будильника“». Заметка не включалась в собрание сочинений, так как не было известно, что она тоже принадлежит Чехову. В рукописном отделе ИРЛИ, в архиве проф. С. Д. Балухатого (ф. 25), главного редактора ПССП, обнаружена копия этой заметки, подготовленной для включения в шестой том сочинений со следующей запиской Балухатого: «Лазарев утверждает, что написано Чеховым».

Писатель А. С. Лазарев (Грузинский), участник этого же номера «Будильника», с середины июля 1887 г. гостил у Чехова на даче в Бабкине. Статьи о затмении для «Будильника» и для «Осколков» Чехов писал как раз в те дни, когда Лазарев был в Бабкине. Позднее (31 марта 1899 г.) он писал Чехову: «В 88 году Вы уже не писали в „Будильнике“; помнится, статьи о затмении, написанные в 1887 году на Киселевской даче, были Вашими последними статьями» (ГБЛ).

Тема лунного затмения не раз встречается в юмористике Чехова (кроме указ. выше рассказов, см. «Затмение луны»). Луна как действующее лицо выведена в юморесках «Кавардак в Риме», «И еще юбилей» (см. в наст. томе). «В небесной синеве» — несколько переиначенная цитата («В синеве небесной»), встречающаяся в рассказе Чехова «Гусиный разговор» (см. Сочинения, т. 3, стр. 78).

Впервые — «Новое время»: <Бенефис Н. Н. Соловцова> — 1889, № 4628, 16 января; <Об Обществе русских драматических писателей> — № 4640, 28 января; <Бенефис В. Н. Давыдова> — № 4651, 8 февраля.

Печатается по газетному тексту.

В «Новом времени» Чехов печатался с февраля 1886 г. Но сперва он публиковал там только художественные произведения, и к 9 октября 1888 г., когда увидела свет заметка «Московские лицемеры», считающаяся публицистическим дебютом Чехова в газете, он напечатал в ней более трех десятков рассказов и один водевиль («Медведь»).

С А. С. Сувориным Чехов по-настоящему сблизился в 1888 г. Приезжая в Петербург в 1886 и 1887 гг., он останавливался у Н. А. Лейкина, в гостинице или у Ал. П. Чехова. В 1888 г. он уже через два дня по приезде, 15 марта, переехал на квартиру Суворина (Письма, т. 2, стр. 213; ср. также: А. И. Суворина. Воспоминания о Чехове. — В сб.: «А. П. Чехов. Затерянные произведения. Неизданные письма. Воспоминания. Библиография». Л., 1925, стр. 187–188; И. Л. Щеглов (Леонтьев). Из дневника. — ЛН, т. 68, стр. 487). Именно тогда начались знаменитые многочасовые «разговоры» Чехова с Сувориным: «От обеда до чая хождение из угла в угол в суворинском кабинете и философия» (Письма, т. 2, стр. 213). Неделя, прожитая у Сувориных, писал Чехов брату, «промелькнула как единый миг, про который устами Пушкина могу сказать: „Я помню чудное мгновенье…“ В одну неделю было пережито: и ландо, и философия, и романсы Павловской, и путешествия ночью в типографию, и „Колокол“, и шампанское, и даже сватовство…» (там же, стр. 216). (О другом своем визите в Петербург — в конце 1888 г. — Чехов написал: «Две недели, прожитые у Суворина, прошли как единый миг». — Там же, стр. 94.)

Только после этой встречи письма Чехова к Суворину приобретают те свойства и черты, которыми они прославились и благодаря которым вошли в историю литературы и русской общественной мысли, — черты свободной эмоционально-философской медитации, затрагивающей как самые жгучие вопросы современности, так и вечные проблемы бытия.

С 13 по 22 июля 1888 г. Чехов гостил у Сувориных на их даче в Феодосии. В первом же письме после Феодосии Чехов отмечал, что «поближе познакомился» с Сувориным и он стал для него «своим человеком…» (Письма, т. 2, стр. 322). «Я не написал ни одной строки, — жаловался он своим домочадцам накануне отъезда с суворинской дачи. — <…> Встаю я в 11 часов, ложусь в 3 ночи, целый день ем, пью и говорю, говорю без конца. Обратился в разговорную машину. Суворин тоже ничего не делает, и мы с ним перерешали все вопросы» (там же, стр. 298). «Целый день проводим в разговорах, — описывал Чехов свою феодосийскую жизнь И. Л. Леонтьеву (Щеглову). — Ночь тоже. И мало-помалу я обращаюсь в разговорную машину. Решили мы уже все вопросы и наметили тьму новых, еще никем не приподнятых вопросов. Говорим, говорим, говорим и, по всей вероятности, кончим тем, что умрем от воспаления языка и голосовых связок. Быть с Сувориным и молчать так же нелегко, как сидеть у Палкина и не пить» (там же, стр. 297). Основным внутренним двигателем этих споров и «разговоров» было то, что Чехов в том же письме к Леонтьеву определил как «воплощенная чуткость» Суворина. «В искусстве он изображает из себя то же самое, что сеттер в охоте на бекасов, т. е. работает чертовским чутьем и всегда горит страстью». Любопытно, что в своих воспоминаниях Суворин определил главную особенность Чехова-собеседника тем же самым словом: «Наедине с приятелем или в письмах он судил с необыкновенной тонкостью и чуткостью о людях и о жизни…» (А. Суворин. Маленькие письма. DXV. — «Новое время», 1904, № 10179, 4 июля).

Суворину, безусловно, импонировали некоторые стороны чеховского миросозерцания — именно о них он говорил в своей статье об «Иванове»: «Миросозерцание у него совершенно свое, крепко сложившееся, гуманное, но без сентиментальности, независимое от всяких направлений <…> Это