посла, ибо прочие служители, как иностранцы, по незнанию местных условий не могут вести выгодно хозяйство. Король в тот же вечер велел позвать к себе Пальмштерна и Горлемана и в присутствии генерала Шталя сделал им жестокий выговор. «Вы, — говорил он, — обнадежили меня словесно и письменно, что не предпримете ничего, что бы могло нарушить дружбу с русскою императрицею; а теперь вы позволяете себе такие поступки, в которых едва ли можете оправдаться. Арестование Спрингера, в котором я никакого участия не имею, я отдаю на вашу совесть; а теперь уже носится слух, что невинного Рангштета хотят также схватить на улице, хоть известно, что он принадлежит к русскому посольскому дому и ни одному иностранцу не запрещено держать слуг из шведов».

На другой день король прислал к Корфу статс-секретаря Нолькена с объявлением, что слух о Рангштете неоснователен. Но Корф дал знать своему правительству, что французская партия хочет схватить крестьянского предводителя на сейме Гедмана, и писал по этому случаю: «Если члены французской партии этих трех человек достанут в свои руки, то намерены по примеру испанской инквизиции хитростью, насилством, обещаниями и угрозами, как они это сделали в 1741 году с бедным Гильденштерном, заставить того или другого оговорить сенаторов Окергельма, Левена и Цедеркрейца, также двоих надворных советников, Аркенгольца и Вормгольца, чтобы их можно было также арестовать, а за ними арестовать генералов Дюринга и Сталя, канцлера юстиции Сильфершильда, надворного суда советника Фрединштирна, молодого камергера барона Пехлина; тогда они легко могли бы управиться и с графом Белке, ниспровергнуть всю патриотическую партию, и ваше величество в рассуждении своего интереса уже ни на что положиться не могли бы, и потому надобно употреблять всякие способы у духовного и крестьянского чина, чтоб отвратить этот опасный подкоп. Кронпринц играл в карты, когда капитан гвардии Флемминг из тайного комитета сообщил ему, что из писем канальи Спрингера ничего нельзя извлечь для его обвинения. Принц переменился в лице, карты выпали из рук; он велел позвать к себе Пальмштерна и долго с ним разговаривал».

Между тем, несмотря на силу французской партии, арестование Спрингера произвело сильное волнение, ибо здесь затронута была безопасность каждого; духовенство 22 голосами против 14 решило, что назначенные из секретного комитета в следственную комиссию над Спрингером три члена из духовенства не должны в ней присутствовать. Французская партия со своей стороны разгласила в народе, что в руках у секретного комитета список тех лиц, которые подписали просительное о вспоможении письмо к русской императрице. Это было сделано с тем, чтобы испугать членов русской партии и зажать им рот. Однако благодаря решению духовенства следственная комиссия над Спрингером не могла состояться. Тогда кронпринц решился на отчаянное средство: отправил в секретный комитет письмо, где все те, которые откажутся присутствовать в комиссии над Спрингером, названы бунтовщиками и государственными изменниками. Секретный комитет приказал предводителю (тальману) духовенства архиепископу созвать свой чин в чрезвычайное собрание, что и было исполнено; но когда предводитель изустно предложил, чтобы чин отменил прежнее свое решение относительно комиссии над Спрингером, ибо этого требует безопасность короля, кронпринца и государства, иначе духовный чин, по письму кронпринца, сделается виновным в государственной измене, то протопоп Серениус обвинил архиепископа в незаконности действия, ибо тот сделал такое важное предложение изустно, тогда как должен был представить извлечение из протокола секретного комитета. После сильных споров собрание разошлось, ничего не постановивши; но архиепископ самовольно приказал троим депутатам из духовенства присутствовать в комиссии. В это самое время Упсальский университет избирал нового канцлера вместо умершего графа Гилленборга; граф Тессин очень добивался этого почетного и влиятельного места, ибо большая часть молодого дворянства воспитывалась в Упсале; но университет выбрал сенатора Окергельма. Чтобы не допустить одного из главных членов противной партии усилить свое значение, Тессин уговорил кронпринца искать канцлерского места, вследствие чего назначены были вторые выборы, но и на них снова был избран Окергельм. Но Окергельм не радовался этой победе; он боялся, что если французской партии удастся овладеть крестьянским чином, то это будет грозить страшною опасностью существующей правительственной форме; он просил Корфа ради самого бога не жалеть никаких денег для подкрепления крестьян; но Корф отвечал, что уже издержал последние деньги и теперь ждет указа императрицы, а между тем надеется, что патриоты при таких сомнительных обстоятельствах сами постараются собрать сколько-нибудь денег.

Не имея денег, Корф действовал другими средствами: подал правительству промеморию против задержания Спрингера, чем затруднил французскую партию, не знавшую, что отвечать на промеморию, ибо за Спрингером не оказывалось никакой вины; кроме того, Корф распространил в народе напечатанную в Германии брошюру «Разговор двух шведов»; брошюра была направлена против прусского союза. Корф писал своему двору, что французская партия сильно домогается установления самодержавия и все к тому приготовлено. Когда сенатор Окергельм представлял кронпринцу, что если б он имел малейшее известие, что его высочеству угодно быть канцлером Упсальского университета, то никак бы не позволил внести себя в число кандидатов, то кронпринц отвечал ему презрительным тоном: «Я это звание хочу иметь и получу». Составляют план, чтоб кронпринцу привести в свое распоряжение стокгольмских горожан; для этого склоняют обер-штатгольда барона Фукса уступить это место кронпринцу за деньги. Составлен также план в полках, находящихся в осьми ближайших к Стокгольму провинциях, заставить полковников за деньги уступить свои места, которые раздать членам французской партии, а полк лейб-гвардии отдать самому принцу и, таким образом, приготовить корпус войска, который бы по первому сигналу мог произвести в действие насильственный план французской партии. Помехою для осуществления этого плана служит старый король, и потому сильно хлопочут, каким бы образом лишить его престола; духовный и крестьянский чины тут больше всего препятствуют. Король дал знать Корфу чрез генерала Сталя, что если будут сделаны ему предложения об отречении от престола, то он отвергнет их с твердостью, если только не будет употреблено насилия. Подозрительность дошла до такой степени, что король принимал меры за столом, чтобы не съесть или не выпить чего-нибудь отравленного.

Члены французской партии прямо говорили в секретном комитете: «Благодаря деятельности комитета, благодаря избранию новых сенаторов Швеция освобождена от русской зависимости, а если б мы позволили себе испугаться поступков русского посла, то государство наше навеки должно было б повиноваться повелениям его двора. Все известия единогласно подтверждают, как ошиблись заблудшие дети шведского отечества, которые полагались на русскую помощь. Известен обычай русского двора на сеймах гордо говорить, но при этом и остаться. Удивительно, что друзья России так упорно ее держатся, хотя они горьким опытом дознали, что, кроме обещаний, они от нее ничего не получили». Кронпринц сказал одному преданному человеку, который обнаружил сомнение насчет полезных следствий его поступков: «Не думаешь ли ты, что я не получал никаких известий о состоянии русского двора? Если колпаки надеются получить от него помощь, то они обмануты; мне надобно пользоваться настоящими обстоятельствами или навсегда отречься от своего плана. Когда я был любским епископом, то нуждался в помощи русской императрицы; а теперь, будучи кронпринцем шведским, должен сам себе помогать». Кронпринц главным средством поставить себя на твердую почву считал привлечение на свою сторону крестьянства для чего разослал по областям преданных себе людей. Но крестьянские депутаты на сейме крепко держались против французской стороны, и Корф писал, что причину такого поведения их должно приписать королю, ибо хотя русская партия и собрала небольшую сумму денег на содержание крестьян, но так как эта сумма оказалась недостаточною, то король дал значительную сумму как на крестьян, так и на духовенство. «Старый мудрый государь, — писал Корф, — принял при этом такие хорошие меры, что только три человека знают тайну, так что члены французской партии никак не могут угадать, каким образом крестьяне оказываются им противны, несмотря на большие деньги, розданные кронпринцем». Так как у крестьянского оратора были в руках доказательства интриг, которые производились для склонения крестьян к французской стороне, в его же руках находился и список лиц чрез которые производились эти интриги, то преданный русской партии ландмаршал уговорил оратора и еще одного крестьянина объясниться откровенно с графом Тессином. Крестьяне прямо объявили графу, что он во всем государстве считается виновником всякого беспорядка; что преданные французской партии крестьяне во всех публичных местах хвастают, будто кронпринц объявил себя главою сеймовых дел, и они под таким покровительством и разумным руководством графа Тессина надеются иметь полный успех. Но неудовольствие в большинстве крестьян от нарушения их вольности и привилегий так усилилось, что может быть опасно ему, графу Тессину. Конечно, ему известно мнение большинства народного, что, пока правление будет в его руках, до тех пор ни на какой надежный мир с Россиею надеяться нельзя, ибо Россия оскорблена поступками его и его партии на сейме, и если Дания, увидав слабость Швеции вследствие потери