Сигурд собрал волю в кулак и спросил как можно вежливее:

— Простите, сэр, но не могли бы вы мне это объяснить?

На огромном побагровевшем лбу Куртца выступили капли пота.

— Персоль — это символ единства народа. Ты, бигем, должен плакать от счастья, что тебе такая честь дается — носить на себе персоль.

Он вынул из стола металлическую ленту — нечто среднее между его бывшим ошейником и ремнем Руны.

— Но чтобы ты не забыл окончательно, к какой расе принадлежишь, это будет не ремень, а более привычный для тебя ошейник.

«Нет, — сказал себе Сигурд. — Ни за что».

Он поднялся со стула. Куртц тут же потянулся к сенсору на столе.

— Не зовите охрану, я не собираюсь нападать на вас. Я просто хочу отречься от своего желания стать военачальником. Сделайте меня гонцом, вышлите из Поселения либо убейте. Прошу передать мои слова господину Ханарану, — вы ведь от его имени действуете?

Куртц пронзил его ненавидящим взглядом.

— Хватит валять дурака, бигем!

От гнева он тяжело дышал. По щекам его ходили желваки: определенно Куртц хотел заговорить о чем-то важном, но сдержался.

— Поздно отстраняться… — проворчал он. — Ты уже внес сумятицу. Кто знает, к чему это приведет… Будь моя воля, я б тебя на милю к Поселению не подпустил.

Он с минуту раздумывал, барабаня пальцами по поверхности стола, потом сказал:

— Ладно. Будем считать — тебе дается отсрочка до окончания курса. Потом твоя участь и вопрос твоих привилегий будет решаться на Военном Совете.

— Могу идти?

— Да. Только вот что… Ради твоего же блага… Вряд ли, конечно, господин Ханаран вызовет тебя к себе или посетит, но если это все же произойдет, не обязательно говорить ему о наших делах. Имей в виду: я не от его имени действовал… Как правило эти вопросы ограничиваются моей компетенцией…

«Ясно, — подумал Сигурд. — Они меня уже делят. Стало быть, все идет по плану…»

— Сэр, — улыбнулся он. — Вы уж простите за прямоту, но я хочу сказать, что очень вас уважаю… Мне кажется, тут вообще все на вас одном держится… Так что извините за реакцию. Как из города вернулся, до сих пор немного заносит… Нервы… Да еще постоянно в подземелье… но я почти привык. Наверное, прозвучит слишком дерзко, но все, что сковывает, действует на меня непредсказуемо. Этот ошейник… возможно, спустя некоторое время мне будет легче его принять. Надеюсь, что на деле докажу вам свою преданность делу и благонадежность. Спасибо за отсрочку, сэр, я вам очень признателен.

— Ладно, свободен, — буркнул Куртц.

Сигурд отдал честь, развернулся и четким строевым шагом вышел из кабинета.

Отбой объявляли в десять вечера.

Сигурд лежал в своей постели и думал.

Если бы он родился и жил в обществе, вроде Федерации, и мог бы хотя бы в какой-то мере сам принимать решение, наверняка военное дело стало бы его призванием. Будь он изначально албом — жителем Большого Поселения — выбор его профессии так же не вызывал бы вопросов.

Как же все это ему подходило — носить форму, изучать стратегию и тактику, готовиться к войне. Определенно военному нужны серьезные знания, без них глупо претендовать на офицерское звание. В Федерации в военных училищах учились четыре года — но все это было вранье: все офицеры получили свои знания за тот час, что пролежали на кушетке в лаборатории по перепрограммированию мозгов.

Сигурд представлял, как это будет. Он обретет права, получит доступ к танкам, станет офицером, возглавит отделение, а может, со временем и целый легион. Он добьется участия в военном совете, заработает авторитет, сможет присутствовать на разработке тактических планов, приложит все силы и способности к тому, чтобы войско обрело больше шансов на победу, а он сам максимально продвинулся к верхушке его управления. Как же нескоро это будет…

Конечно, Сигурд, когда шел сюда, знал, что у албов серьезная организация, но он не ожидал встретить здесь настолько цивилизованное общество. Была одежда, питание, электричество, водоснабжение, вентиляция, где-то в засекреченной зоне были танки — и не было тех «страшных пороков», о которых упоминала Руна, за исключением обычных общечеловеческих недостатков: кто-то казался немного тщеславным, кто-то глупее других, кто-то излишне мягок, кто-то — жесток…

Фрид рассказывал, что для того, чтобы попасть в простые солдаты, надо было внести в казну Поселения тысячу эрдо — условных албианских денежных единиц. Это очень большая сумма, семьям этих солдат приходилось работать много лет, чтобы ее накопить.

Маршал Яглом, в распоряжении которого, как говорили преподаватели, имелось две сотни танков, пять десятков офицеров и около шестисот солдат, с каждым днем нравился Сигурду все больше. Он был тем, кому хотелось доверять и с кого хотелось брать пример. То, что Яглом проявлял о нем несомненную заботу, было истинным везением.

Господин Ханаран во время той короткой встречи, напротив, показался Сигурду типом странным и неуравновешенным, с нездоровым лицом и воспаленными глазами. В отличие от него Яглом, хоть был и ненамного моложе, выглядел крепким видавший виды мужчиной, в полной мере умеющим держать себя в руках.

Похоже, все они не слишком доверяли друг другу. Не исключено, что Куртц, например, не считал лишним копнуть под Яглома. Так и не ясно, что значила эта его абракадабра: «Хочу, чтобы ты знал, что я знаю». На что намекал Куртц? Хотел ли он только припугнуть или предлагал тайную поддержку?

Сигурд не мог до конца уяснить позицию Верховного в отношении готовящейся войны, но с некоторого момента ему стало казаться, что далеко не все офицеры по-настоящему верят в идею повстанчества: лозунги временами звучали в живой речи, но не были наполнены страстью. Было впечатление, что для многих сама эта идея оставалась не более чем сказкой, иные же просто прятали за лозунгами свое безразличие.

Кто знает, может быть, слишком долго большинство обитателей Поселения не выходили на поверхность. Он хотел было прямо спросить у Яглома, но решил, что маршал может воспринять это как критику структуры и намек на плохую дисциплину. Подождем — увидим, решил он.

Со следующего дня, как и говорил Куртц, Сигурда перевели на ускоренное индивидуальное обучение. На плечи ему нацепили сержантские знаки различия — желтые треугольники. Теперь, если бы его направили в войско, он имел бы право руководить звеном из троих рядовых, обслуживающих танк.

Занятия растянулись с шести с половиной часов до десяти, стали проходить еще основательней. Два раза для Сигурда делали перерыв — для занятий в тренировочном зале. «Иначе будет переизбыток энергии», — объясняли ему.

Преподаватели — главным образом освобожденные на время от основной службы офицеры — буквально вталкивали в него знания, накопленные албами за несколько столетий.

Сигурд стал посещать тактические войсковые занятия в главном военном павильоне. Здесь собирали до двух сотен рядовых и сержантов и рассказывали о возможных вариантах действий терракотеров в ответ на штурм. На протяжении лекций сидеть приходилось прямо на полу. В конце одного из таких занятий в павильон вошел командир танкового легиона худой и долговязый майор Хольм и сказал что-то капитану, проводившему обучение. Тот вызвал к себе сержанта Дзендзеля. Сигурд вскочил на ноги и, растолкав сидящих, подбежал к нему.

— Следуй за господином майором, — сказал капитан.

Они вышли в коридор, оттуда по лестнице спустились на три уровня ниже, затем вновь пошли по коридору и шагали долго, пока не пришли к двери лифта. Майор Хольм нажал кнопку, дверь открылась.

— Входите, сержант.

Сигурд вошел. Ему пришлось наклонить голову: лифт строился явно не в расчете на бигема.

Они поехали вверх и ехали довольно долго. Сигурд подумал, что на поверхности, где скала переходит