— Постой. — Глаза Руны заблестели. — Ты что, ревнуешь?

— Не говори ерунды, — буркнул он. — Меня беспокоит наша безопасность.

— Ах, вот оно что! — На губах ее затрепетала лукавая улыбка.

— Ясное дело. И на этом закончим.

«Злобный чхарь! — мысленно выругался он. — Думала, меня могут увлекать их выдумки? Вранье… сценарии… железяки… Тоже мне… бытовая романтика?»

Слова Дзендзеля мешались со словами из лексикона Зуброва.

— Да, я поняла. — Руна быстро пересыпала картошку из авосек в корзину и ушла в ванную.

Сигурд был сердит. Ему не нравилось, что существовал этот Коля, пусть он и ненастоящий. Неприятно и то, что Руна вдруг вздумала дурачиться. Будь он прежним Зубровым, можно было бы дразнить сколько угодно, но Сигурд Дзендзель не позволит, чтобы за женщиной, которую он назвал своей спутницей, волочился какой-то… Тьфу! Стоп!

Он почуял, что происходит неладное. Умник, засевший в мозгу, начинал досаждать.

«Ладно, посмотрим, кто кого!» — Сигурд сел за стол, обхватил голову руками.

Что-то липкое, холодное вцепилось в грудь, расползлось по нутру. Где-то в глубине сознания жаловался и каялся Зубров. И было из-за чего. Проклятая программа продолжала действовать, и только что он вновь позволил ей собою управлять.

Ревность! — минуту назад Дзендзель впервые в жизни узнал о ее существовании. Не кто иной, как географ-неудачник Орест Крофович Зубров наградил его этим дрянным, сопливым чувством. Оно, в свою очередь, было следствием другого, более опасного чувства, которое… Нет, Сигурд не мог и не хотел этого понять.

«Вот зараза!» — пробормотал он. С тех пор как Руна разбудила его память, внутри росло напряжение. Обитавшие в нем личности все больше противоречили друг другу, причиняли ноющую боль.

«Ладно, — сказал он себе. — Давай по порядку. Милиционер думает, что хочет Флору. Она в одном с ним отделении служит. На самом же деле это просто игра. И управляют ею терракотеры, железяки. А я — Сигурд Дзендзель, я — бигем. Я в пещере рожден, подземным племенем выращен, терракотерами усовершенствован, я — охотник и умник. И я готов за правду умереть. И в то же время я на сопливое дитя похож, которое смотрит кукольный спектакль и уподобляет себя одному из героев. Да что я такое?! Тьфу!»

Осторожно: чувства! Он вспомнил, что раньше, в жизни Зуброва, не раз хотел все это изведать. Проблема в том, что этого «раньше» никогда не было. Да и сам Зубров появился на свет всего неделю назад. Дзендзель толком не понимал, что все это значит. Однако он понимал, что нельзя допустить, чтобы эти наваждения приходили в будущем.

Он вспомнил, как заблестели глаза у Руны, как она улыбнулась. Да что там она разумеет, пещерная жительница? Разве она была на его месте? Нет! А вот он многое узнал. Да, он узнал о выдуманных чувствах — за все эти никогда не существовавшие годы из никогда не существовавших книг и фильмов.

Как бы там ни было, но все-таки он помнил. И очень даже хорошо помнил. Это было во втором классе. Ее звали София. Она сидела в среднем ряду, у нее были зеленые глаза, острый носик и круглые конопатые щеки. И было щемящее чувство и стук сердца, и частое дыхание, стоило ей в класс войти. А уж если она проходила мимо и рукавом задевала!.. И когда он вспоминает о ней, у него в сердце рождается ностальгия — леденящая, как мятная конфета.

Да только не было никогда той девочки. И чувств — красивых, романтичных, из-за которых совершают благородные поступки — еще неделю назад не существовало. В том смысле, что не существовало их на планете. А вот теперь они есть, и здоровенный бигем Сигурд Дзендзель должен терпеть на себе их физические признаки. И оттого ему так липко и холодно.

А пришла к нему вся эта чепуха через Зуброва, через дурацкую его выдуманную личность. И какой урок из этого? А вот какой: умник Зубров, тот самый, от которого Сигурд недавно на седьмом небе был, должен быть усмирен. Задавлен он должен быть! Ведь не только в чувствах дело. Мало ли, чего еще там терракотеры намудрить могли! Все, что на первый взгляд кажется правильным и хорошим, на самом деле представляет опасность. Разве терракотеры для того создали милицию, Болгарию и чувства, чтобы куклы довольны были? Да черта с два! Вся эта запутанная логика — заразная жвачка искусственных программ. С какой стороны не подступись, ждет тебя противоречие, и разгадывать его придется до кишечных колик.

Нет, покуда не смешались Сигурд и Орест, пока естество еще не вымарано этой дрянью, надо держаться подальше от умничанья и всяких там чувств. В прежнее свое состояние вернуться.

Так соображал Дзендзель, путаясь в сомнениях и страстно желая стать таким же бездумным и неистовым, каким был раньше.

— Сигурд, прости. — Руна вошла в кухню и положила руки ему на плечи. Он хотел их сбросить, но отчего-то передумал. Все, что холодило и мучило внутри, внезапно вздрогнуло, потеплело и отодвинулось.

— Я выучила язык, но вместе с ним набралась кое-каких местных привычек. Думала, тебе будет проще со мной, если буду себя вести, как одна из… — Внезапно она всхлипнула. — Снова не могу к тебе приспособиться. Сиг, мне сложно и страшно. Ты мне поможешь?

Она что-то достала из кармана халата и положила на стол.

— Вот, купила тебе станок, лезвия. Ты весь в щетине.

К вечеру болезненные ощущения притупились. Теперь уже нелегко было разобраться, где Дзендзель, а где Зубров.

Внутренняя борьба утомила Сигурда и, поужинав, он завалился на кровать. Руна помыла посуду и улеглась рядом.

Подремав пару часов, он проснулся на удивление бодрым. Впечатления дня отодвинулись в прошлое. Сигурду даже начало казаться, что он всегда был таким вот охотником-умником, хотя он и догадывался, что в будущем еще не раз его ждут эти внутренние столкновения противоположностей. Но если относиться философски и с достаточной долей терпения, думал он, то рано или поздно все уляжется.

Он сходил в ванную, тщательно выбрил лицо, шею, руки и грудь, потратив на это упаковку лезвий. Сигурд внимательно себя осмотрел. Синяки на удивление быстро рассасывались: на туловище уже не осталось и следа от позавчерашних побоев, а под глазом была лишь тонкая желтоватая полоска.

«Хорошее тело, хорошая регенерация, — сказал себе он. — Я человек разумный. Контролировать себя буду. Все отлично. Рано или поздно я стану вождем албов».

Из большого флакона он налил на ладонь одеколон «Лето» и, растерев его, прошелся по щекам и шее. Посвежевший, вышел к Руне. Она сидела на кровати, обложившись газетами.

— Ищу, сама не знаю что, — призналась она. — В той реальности, где Федерация живет, терракотеры себя никак не проявляют. Сиг, послушай, — она внимательно посмотрела на него, — а что, если нам прямо сейчас взять и уйти из города?

— Нет, — сказал он. — Прямо сейчас нельзя. Мы должны быть здесь. Учиться надо. Пожалуйста, купи мне завтра несколько школьных тетрадок.

Несмотря на уговоры Руны остаться в квартире, вечером он пошел на разведку, накинув на себя старый рыбацкий плащ, найденный в кладовке.

Ему хотелось двух вещей — движения и одиночества. Он шел быстрым шагом, а иногда, на темных пустынных улицах, где не были установлены наблюдатели, переходил на бег.

Это было похоже на экскурсию по огромному фантастическому музею.

Город жил привычной жизнью. Он отдыхал после трудового дня. Время близилось к полуночи, и в большинстве окон в домах уже не было света. Одинокие прохожие возвращались с вечерних смен или поздних гостей. Над всем этим возвышались гигантские постаменты, и на их вершинах мрачно копошились терракотеры. В беззвучном движении они поблескивали в свете луны, не спеша вращая головами. Некоторые постаменты были оборудованы площадками, и терракотеры могли перемещаться. На других постаментах они были прилеплены к месту, и их можно было принять за диковинные башни. Была в их силуэтах особая неприятная отрешенность. Еще бы, ведь эти терракотеры следили только за внешним порядком, и едва ли их волновало внутреннее действие постановки, происходящей в городе. Они были