Через минуту, когда старший партнер почти очистил тарелку четырьмя взмахами ложки, тьма отступила, как обычно. Сердце снова билось ровно, покатывающий пот испарился, Мэтью сидел спокойно, и лицо его ничего не выражало. Никто даже представить себе не мог, что здесь присутствует человек, за которым гонится по пятам страшная смерть и будет гнаться годами… или сегодня же, например, на Бродвее всадит ему нож.

— Ты где странствуешь? — Мэтью заморгал. Грейтхауз отодвинул тарелку. — Ты куда-то девался. По знакомому мне адресу?

— Я думал про Зеда, — ответил Мэтью вполне убедительно.

— Думать ты можешь сколько хочешь, — быстро сказал Грейтхауз, — но решение я уже принял. Абсурдно, что человек с талантами Зеда вынужден таскать трупы. Я тебе говорю, рабов я видал много, но впервые вижу в рабстве человека из племени га. И если есть шанс купить его у Мак-Кеггерса, не сомневайся — я это сделаю.

— А потом постараетесь его освободить?

— Именно так. Как было вчера указано, закон запрещает рабам посещать таверны. Какая нам польза от Зеда, если он не сможет войти туда, куда нам нужно? — Грейтхауз стал доставать из кармана деньги. — Кроме того, мне не нравится мысль держать у себя раба. Религия не позволяет. В Нью-Йорке уже имеются освобожденные рабы, в том числе парикмахер Мика Рейнод, стало быть, прецедент есть. Доставай деньги, я зову Эвелин.

Он поднял руку, подзывая официантку со счетом.

— Да, прецедент, — согласился Мэтью, — но всем этим рабам вольная была утверждена до приезда лорда Корнбери. Я вот не знаю, согласится ли он подписать указ.

— Все по порядку. Доставай деньги, ты же уже поел? — Нерешительность Мэтью была очень красноречивой, и Грейтхауз, тяжело вздохнув, откинулся на спинку стула. — Только не говори мне опять, что у тебя их нет.

— Тогда не буду. — Мэтью хотел было пожать плечами, но предпочел не злить Грейтхауза.

— Не надо бы мне за тебя платить, — сказал Грейтхауз, когда Эвелин подошла к столу. — Третий раз за неделю. — Он натянуто улыбнулся официантке, принимая счет, просмотрел и заплатил. — Спасибо, лапонька. Смотри деревянных дьюитов не бери.

Та засмеялась стеклянными колокольчиками и пошла заниматься своим делом.

— Слишком много тратишь на одежду, — заметил Грейтхауз, вставая со стула. — На что теперь у тебя деньги пошли? На эти дурацкие ботинки?

Мэтью тоже встал и снял с крюка треуголку.

— У меня были расходы.

За ботинки еще предстояло заплатить в четыре взноса. За последний костюм он расплатился наполовину и до сих пор был должен Бенджамену Оуэлсу за рубашки, но так хороши они были, эти рубашки, с меловой белизной и синевой птичьих яиц, с кружевами спереди и на манжетах. И притом — последняя мода для молодых людей со средствами. Как же их не купить, если хочешь произвести впечатление?

— Твои дела касаются только тебя, — сказал Грейтхауз, шагая вместе с Мэтью к выходу из таверны. — Пока не начинают вынимать деньги из моего кармана. Ты же знаешь, я веду счет.

Они уже были у самой двери, как вдруг из-за стола, где она сидела с подругами, встала женщина средних лет с острым носом, в мелких седых кудряшках под лиловой шляпкой, и поймала Мэтью за локоть.

— Ой, мистер Корбетт! Одно только словечко!

— Да, мадам?

Он знал миссис Айрис Гарроу, жену купца Стивена Гарроу с угла улицы Дюк-стрит.

— Я хотела попросить вас надписать мне другой экземпляр «Уховертки», это можно? Мне неудобно даже рассказывать, но тем, что был, Стивен случайно убил таракана. Я ему чуть уши не оторвала!

— Буду счастлив, мадам.

— А новых приключений нет? — замирая заранее, спросила другая дама — Анна Уиттеккер, жена олдермена из управления доков.

— Нет, — ответил за него Грейтхауз с такой силой, что чашки звякнули на столике. Взяв Мэтью за локоть, он подтолкнул его к двери. — Всем всего хорошего!

На Нассау-стрит гулял прохладный ветерок, сияло серебристое солнце. Мэтью подумал: можно быть сегодня знаменитостью — а завтра по твоему имени размажут таракана. Лучше носить красивую одежду, высоко держать голову и купаться в славе, пока она есть.

— И еще одно, — сказал Грейтхауз, останавливаясь. Они недалеко ушли от двери Салли Алмонд. — Я хочу знать, насколько разумен Зед. Насколько, например, он понимает по-английски. Насколько быстро его можно обучить. Ты мне можешь в этом помочь.

— Чем? — спросил Мэтью и тут же понял, что пожалеет о своем вопросе.

— Знакомством с учительницей, — пояснил Грейтхауз. Мэтью не спешил с ответом, и он уточнил: — Которая помогает учителю Брауну. В школе.

Ну, конечно, Берри Григсби. Мэтью отступил в сторону, пропуская запряженную быком телегу, направлявшуюся к рынку.

— Я хочу знать ее мнение. Приходи со своей подругой в Сити-Холл сегодня к четырем часам. В мансарду Мак-Кеггерса.

— Вот она будет в восторге!

Мэтью представил себе Берри в мансарде, где Мак-Кеггерс хранит свои скелеты и омерзительные реликвии ремесла коронера. Вылетит она оттуда, как ядро из двенадцатифунтовой пушки.

— Восторг ее мне не нужен, и твой тоже. Просто будьте там вовремя. — Грейтхауз прищурился, посмотрел на север вдоль Нассау-стрит. — Есть у меня одно дело, и оно может отнять время. Полагаю, у тебя найдутся сегодня занятия, не требующие риска для жизни?

— Что-нибудь отыщется.

Всегда есть подробные отчеты о старых делах, которые Мэтью привык писать. Из того, кто был клерком, такую привычку уже не вытравить.

— Значит, в четыре часа.

И Грейтхауз зашагал на север навстречу утреннему движению.

Мэтью смотрел ему вслед. «Есть у меня одно дело». Грейтхауз вышел на охоту — Мэтью почти что видел, как он нюхает воздух. Человек в своей стихии, волк среди овец. Значит, ведет дело? А кто клиент? Очевидно, Грейтхауз держит это в тайне. Ну, и у Мэтью тоже есть тайна. Даже две: кровавая карта и размер долга.

Ну, и третья тайна тоже.

«Со своей подругой», — сказал Грейтхауз.

Могло бы быть и больше, подумал Мэтью. Но в его положении, при его опасной профессии, когда над ним тяготеет кровавая карта…

Подруга — вполне сойдет.

Проводив взглядом Грейтхауза, Мэтью повернул на юг, пошел к номеру седьмому по Стоун-стрит, где ему предстояло провести утро за писанием дневника и время от времени отмечать звуки, которые могли бы быть далеким хохотом исчезающих призраков.

Шли по синему небу облака, и солнечный свет заливал деревни и холмы, окрашенные багрянцем, золотом и медью. Шел своим путем очередной день, шли своим путем дела Нью-Йорка. Мимо Устричного острова шел кораблик под белыми парусами, направляясь в Большие Доки. Разносчики продавали с тележек сласти, хрустящие чипсы и жареные каштаны. Торговля велась бойко — публику привлекали к товару молодые девицы, танцевавшие под трещотки бубнов. Один мул решил проявить силу воли, таща по Бродвею телегу с кирпичами, и застыл в неподвижности, из-за чего тут же образовалась пробка, четверо мужиков