и черт с ним, подумала она. Сюзан оказалась в плотном кольце мужчин — что ж, ее удел. Судя по виду ее, девушка сознавала, что представляет собой значительную ценность, и не собиралась ослаблять бдительность, чтобы кто-нибудь ею не овладел без всякого на то права.

Сара уже сидела в автобусе, одна на сиденье, когда через спинку спереди повернулся к ней Эндрю, поигрывая кривой усмешкой.

— Вы специально поселили меня вне дома.

— Я ночлегом не ведаю.

Эндрю не поверил. Конечно, он понимал, что ей достаточно намекнуть хозяйке… Все еще улыбаясь, он скрестил на спинке руки, уперся в нее взглядом своих голубых глаз.

— Почему нет, Сара Дурхам? Скажите, почему? Вы дура, Сара Дурхам. — И он наградил ее глупое упрямство кратким смешком. Затем он снял руки со спинки, ткнул ее еще одним взглядом — серьезным — и исчез. Двинувшийся автобус обогнал Эндрю, и Сара ощутила на себе еще один его взгляд, от которого у нее перехватило дыхание. Что ж, возможно, она помешалась.

Никогда Сара не баловалась снотворными пилюлями, транквилизаторами, не напивалась, чтобы заснуть или забыться. Сегодня она жалела об этом. Генри через три двери по коридору, мог бы, если бы запотел… Но он не захотел. И умышленно надрался вдрызг… Если бы его жена не оповестила о прибытии… с любимым сыночком… Что тогда? Интересный вопрос, но стоит ли размышлять над ответом, которого все равно не получишь и который ничего не значит… Сара глядела в окно, где луна вырезала черные тени на газоне. Где-то между левым плечом и грудью скапливалась ноющая пустота. На этом месте когда-то лежала чья-то голова. Она закрыла глаза и положила туда руку. Серый свет уже копошился в кустах, птицы начали утреннюю возню, когда она наконец заснула ненадолго. Призрачные губы целовали ее, невидимые руки обнимали… Проснулась она и вернулась к окну, когда дом еще спал, хотя раннее солнце уже заливало сад. Яркое, не английское солнце; пышное, не английское лето…

Двое мужчин вышли из-за живой изгороди, пересекавшей тропу, ведущую в поле, где нежились в лучах утреннего солнца лошади. Крупные, неторопливые мужчины остановились, очевидно, обсуждая лошадей. Сцена так и просилась в рамку. Стены коридоров дома украшало множество подобного рода акварелей. Мужчины подошли к лошадям, принялись расхаживать между ними, продолжая беседу, похлопывая животных по крупам и трепля их по загривкам, отходя к кустарнику изгороди и возвращаясь обратно. Солнце между тем поднималось, до окна Сары уже дотянулся аромат цветущих внизу роз. Мужчины возобновили путь к дому, задержались для осмотра ствола бука, нагнулись над кустом, выросшим не на месте. За ними из-за деревьев показалась женщина, несущая седло, направляющаяся к лошадям. Элизабет. Красный платок ее резкой вспышкой выделялся на фоне зелени.

— Бьюти, Бьюти, Бьюти… — разнесся над садом голос Элизабет.

Высокая вороная кобыла вскинула голову, заржала, приблизилась к хозяйке, что-то слизнула с ее ладони. Опустевшая рука Элизабет поднялась к ушам лошади. Мужчины повернулись на голос, снова отвернулись и углубились в разговор. Переступили через брус ограждения, зашагали дальше уверенной хозяйской поступью. Один из них — Стивен. Оба одеты в темное, брюки заправлены в сапоги. В руках… трости? Нет, у Стивена палка, а у другого ездовой хлыст. Не прерывая беседы, остановились еще раз, затем углубились в небольшой яблоневый сад. Там о чем-то заспорили, так же миролюбиво и обстоятельно. Стивен, в чем-то сомневаясь, взял в руки ветвь, полную плодов и листьев, а попутчик его гораздо более оптимистично указал хлыстом куда-то в крону. С луга доносился звонкий голос Элизабет, поощрявшей упрямую Бьюти, явно не желавшую подставлять спину под седло. Кобыла дергалась, пятилась, даже слегка вставала на дыбы, недовольно отфыркиваясь и мотая гривастой шеей.

Мужчины задержались ярдах в пятидесяти от Сары. Лицо Стивена в фокусе. Выглядит ординарно, даже бодро, подсвечен юморком, с которым ведется диалог. Физиономия второго обширная, багровая, с кустистыми черными бровями.

Достаточное расстояние, чтобы получить беглое первое впечатление, вплотную к этакому мордовороту Саре приближаться не хотелось бы. Глаза из-под густых бровей то и дело кидали по сторонам взгляды часового, высматривающего подкрадывающихся лазутчиков противника.

Они стояли на щебенке тропы лицом друг к другу, голоса звучали то тише, то громче, но слов не разобрать. Как будто опять заспорили. Что-то оборонительное угадывается в облике обоих. Элизабет справилась с лошадью и пустила ее по лугу легким галопом, подбадривая и успокаивая, как будто декламировала или даже напевала:

— Ну, ну, Бьюти, моя Бьюти, девочка моя, Бьюти, милая моя…

Двое мужчин тем временем отошли к деревьям, осмотрели древний дуб, толстенная нижняя ветвь которого покоилась на подпорке. Опять они не сошлись во мнениях, спорили, однако мирно; аргументировали, сопровождая слова размеренными жестами. Теперь Сара поняла причину багроволикости спутника Стивена, рассмотрела на лице его сеть капилляров, густеющую на сизом носу заядлого пьяницы, пышущего хроническим нездоровьем. Они стояли, беседовали. Мирная сцена сельского быта. Беседа наконец подошла к концу, хлыст багроволикого поднялся в прощальном салюте, — и мужчины разошлись. Человек с хлыстом направился в сторону Элизабет, задержался возле живой изгороди, дважды нагнулся, что-то рассматривая, потом припечатал это нечто каблуком, еще раз глянул, убеждаясь, что не осталось в раздавленном признаков жизни, тяжело перевалился через разграничительный брус. Уже на лугу он наклонился, подобрал оставленное в траве седло, закинул его на спину гнедой лошади, закрепил, тяжело взобрался, закрепился сам, тронул повод. Он и Элизабет парочкой направились к дальней изгороди. Стивен остался стоять столбом на усыпанной мелкими обломками гранита тропе, глядел вслед удалявшейся с соседом жене.

Стивен остановился над усыпанными желтыми цветами зарослями жимолости, увитыми пурпурным ломоносом. Он разворошил цветы тростью, и Сару окатила волна цветочных ароматов. Из гущи стеблей он извлек зеленый резиновый мячик. Чистенький, блестящий; очевидно, недолго там валялся. Размахнувшись, Стивен запустил мяч ярдов на пятьдесят, не меньше, на лужайку.

— Отличный бросок, — прокомментировала Сара.

Он не обернулся, не поднял головы.

— Я вас давно заметил, Сара. — Чуть помолчав, все же поднял голову, улыбнулся, помахал ей рукой и направился в дом.

Сара рассердилась на себя. Битый час она следила за этим человеком, следила за его реальной жизнью. Именно этот Стивен настоящий, твердила она себе, повторяла, чтобы лучше усвоить. Стивен и театр, Стивен, влюбленный в Жюли — это лишь одна сторона многостороннего Стивена. Сара представила себе густобрового багроволикого соседа Стивена, рысящего сейчас бок о бок с Элизабет. Какого мнения он и подобные ему об увлечении Стивена театром? Безобидное хобби? В конце концов, поездки во Францию, репетиции в Лондоне, устройство Увеселений отнимают не так уж много времени. Настоящая его жизнь здесь, в имении.

Лет пятнадцать назад в соседских домах его круга наверняка можно было услышать беседу примерно следующего содержания:

«Элизабет справилась. Спасла Квинзгифт».

«Что ж, молодец. Значит, все-таки добыла деньги?»

«Да, и целую кучу. Вышла за Стивена Эллингтон-Смита».

«Из Глостершира? Тамошние Эллингтон-Смиты сами штанов».

«Нет, из Сомерсета. Ветвь глостерширских».

«А, знаю, знаю. Мой кузен с ним вместе учился».

«Так или иначе, прекрасно. Славно, что она не потеряла Квинзгифт».

Так что удел Стивена — всеобщее одобрение и поддержка, несмотря на его несколько эксцентричное хобби. В конце концов, искусство — штука модная, респектабельная, и Квинзгифт не единственное поместье, в котором устраивались летние фестивали. Был ли среди его местных друзей кто — либо, кому он мог довериться, открыть душу, поведать о страданиях? Вряд ли, ибо в случае нескромности этой особы (женщины, разумеется) он прослыл бы свихнувшимся, чокнутым. Да он и был чокнутым. Теперь Сара рассмотрела его жизнь под несколько иным углом зрения, как будто слегка повернула в руках какую-то забавную вещицу, чтобы увидеть ее со всех сторон. Вещица эта оказалась жизнью сельского джентльмена, с небольшим изъяном — Жюли — на безукоризненной поверхности из залитых солнцем лесов, полей,