блеск – отражение звездного света… Золото не может служить злу! Оно отомстит! И месть его будет страшна и неотвратима, как удар молний небесных!

– Слу-у-шай… – изумился Сиур. – Ты говоришь, как поэт! Я не ожидал…

– А чего ты ожидал? Что я буду клепать золото, а ты…

– Да остынь, Серега! Не кипятись ты так! Неужели, я на злодея похож? Или на того, кому золото нужно корысти ради? Я ж на святое дело прошу!

– Какое это такое дело? – уже спокойнее спросил Горский, с подозрением глядя на Сиура.

– Утешение страждущих!

Сиур сам удивился, как подобная фраза вылетела из его губ. Такой «высокий слог» был ему вовсе не присущ. У Тины тоже лицо вытянулось. Разговор Сиура с Горским привлек к себе внимание: все затаили дыхание и слушали.

– Много горя людского тянется за нами, как толпа плакальщиц за погребальной колесницей! Должны же мы хоть чем-то, хоть как-то… воздать! У Лешки жена Лариса осталась, больная, и девочка четырехлетняя. Мы им помочь обязаны? А остальные? Люди не виноваты, оказавшись в неподходящий момент рядом с нами…

Горский подумал и кивнул головой.

– Ну… если для этого… для «страждущих», тогда ладно. Может, сейчас и займемся? Святое дело откладывать не стоит. Мало ли?..

Гортензия убирала со стола, с наслаждением вдыхая дым курений. За годы, проведенные совместно с хозяином, она научилась разбираться в разных экзотических благовониях и даже заимела собственный вкус к некоторым из них. Особенно ей нравился аромат горящего масла можжевельника, перемешанного с маслом из виноградных косточек и с добавлением сока какого-то африканского кактуса с очень мудреным названием.

Клубы чудесного дыма окутывали фигуру сидящего среди бархатных подушек Ардалиона Брониславовича. После ухода «господина аббата» его настроение значительно улучшилось. Но постепенно…по мере того, как он перебирал в памяти каждое слово, каждый жест и каждое изменение выражения лица своего собеседника, он все больше начинал чувствовать неприятные волнение и тревогу. Что-то в поведении Этьена де Гуайта, Рыцаря Розы, – в миру Алена Шаррона, – наводило на размышления.

Чем дольше рыжий старик думал об этом, тем сильнее росло его недовольство собой, гостем и тем настроением легкой, едва заметной иронии, насмешки и угрозы, которое он оставил после себя. Этьен де Гуайт покинул коломенский дом, продолжая незримо в нем присутствовать.

– Гортензия! – с раздражением крикнул Ардалион Брониславович. – Принеси кофе!

Кофе помогал ему думать. Наконец-то, он догадался, какой вопрос не давал ему покоя. А зачем вообще приходил к нему Гуайт? Что ему было надо? Показать статуэтку? С какой стати? Он мог сразу отнести ее Повелителю, не делая такой лишний крюк, как приезд в Коломну! Поговорить о делах? Тоже сомнительно. Аббат не такой уж любитель разговаривать о насущных проблемах. Он эстет, – ему нравятся необычные, тонкие, изящные вещи, цвета и звуки. Он любит поэзию, сам не прочь взяться за перо… Когда-то Араун де Бриссон читал его поэму «Роза Мистика». Красиво написано, но непонятно.

– Щербет подать? – проскрипела Гортензия, наливая кофе в чашку.

– Не отвлекай меня! Я думаю! – завопил рыжий, которому казалось, что ему вот-вот придет в голову что-то важное. – Поставь все и уходи!

Он снова погрузился в клубы дыма и мыслей. Они причудливо переплетались, никак не желая складываться в стройную и ясную картину. Дьявол побери этого Гуайта! Он всегда был и продолжал оставаться загадкой! Ему может взбрести на ум что угодно! Зачем он выведывал о том, где обитают «бестолковые бараны»? Нападать, вносить сумятицу и панику в лагерь противника, – это совершенно не его стиль! Аббат предпочитает закулисные интриги, хитрые речи и запутанные ходы в игре. Увлекаясь, он порой накручивает столько петель и узлов, что Бриссону ничего не остается, как разрубать их мечом или боевым топором.

Старик протянул высохшую, но сильную жилистую руку, взял чашечку с кофе и поднес к губам. И тут… его осенило! Этьен де Гуайт приходил не просто так! Стал бы он ни с того, ни с сего заезжать в глухой подмосковный городок, чтобы поболтать за коньяком с «дорогим Бриссоном»! Аббат вообще считал его «мясником» и «грубым мужланом», с которым невозможно вести интеллектуальные беседы, а тем более, советоваться в делах. Его могла привести сюда только очередная «придворная интрига»! Что же ему было надо?

Де Бриссон, – в миру Ардалион Брониславович, – одним глотком проглотил кофе и вскочил с дивана. Его медлительность и лень как ветром сдуло. Этот хитрюга Гуайт что-то замыслил! Нужно немедленно выяснить, что!

Не обращая внимания на причитания Гортензии, он оделся, взял с собой, на всякий случай, наваху и выскользнул в непроглядную азиатскую метель. Что за гадостный климат в этой стране! Холод, снег, ледяной ветер…

То ли дело жаркий восток, где с бирюзового неба льется прозрачный, напоенный ароматом инжира, сладостный воздух, и где на белых, вымощенных камнем улицах так много женщин, горячих, как песок пустыни, и страстных, как напев зурны [55]! О Восток, знойная песня сердца! Только ты умеешь почитать воина и воздавать ему по заслугам! Только ты умеешь проникать в душу и веселить ее, подобно тому, как мед веселит уста! Только ты сверкаешь роскошными красками, благоухаешь невиданными ароматами и завораживаешь блеском своих сокровищ!..

Размечтавшись, Ардалион Брониславович чуть не прозевал появление в начале улицы высокой мужской фигуры. Так и есть! Наблюдатель снова занял свой пост. Интересно, что он тут надеется высмотреть? Ну, неважно! Главное, он снова пришел, и теперь, сам того не подозревая, превратится в объект слежки.

– Все идет по плану, – подумал рыжий старик, закутываясь поплотнее в меховой полушубок. – На какие только испытания не приходится идти благородному Рыцарю во имя служения Повелителю?! Посмотрим, господин аббат, что вы еще придумали? Де Бриссон тоже не лыком шит! Меня не так легко провести, как все думают…