любых обстоятельствах и с любым противником, умелое в обращении со всевозможными видами оружия, любовь к тяжелому мечу – все вместе составляло неустрашимую уверенность, отвагу и способность встречать угрозу лицом к лицу, не уклоняясь и не избегая, выносливость и волю к победе. Таков был человек, которого привели странные обстоятельства в странное жилище.

Ничто не смогло бы вывести его из равновесия, но это… Эти дикие и жуткие предметы… Он зажмурился, тряхнул головой – может, снова болезненный бред? – больше всего испугало до испарины, до дрожи в ногах то, что как будто ему были не так уж незнакомы эти запахи, эти вещи, эта поза странного идола…Неужели так подействовала на него болезнь, отняла рассудок? А может быть, снадобья молчаливой хозяйки? Он провел дрожащей рукой по лбу… пальцы стали влажными, голова закружилась, его шатнуло, но суровая закалка позволила устоять.

Ему хотелось смотреть и смотреть внутрь комнаты, с непонятной жадностью узнавать невиданные предметы, ритуальные фигурки, магические символы, – наслаждаться этим оцепенением, каким-то глубинным торжеством, поднимающимся изнутри величием и достоинством – как будто он плавно перетекал в незнакомого ему человека, мудрого, полного внутренней силы и сознания собственного могущества…Как будто он когда-то был этим удивительным, могучим, всесильным человеком, который знал… Что? Что он знал? О чем? Сверхусилие вспомнить отрезвило его, вернуло к реальности…Тошнотворной волной накатила слабость.

Да, эта женщина, она была там, в этой комнате, и была еще когда-то, – теперь он точно вспомнил это. Она уже была. Совсем не такая, но он узнал ее, узнал бы из тысяч, через все времена, свет и тьму, через весь океан лжи и ускользающую суть истины…через пески забвения и отстраненное сияние звезд…

Она смотрела на огонь. Как и тогда. Она шептала неведомые заклинания. Она совершала магический ритуал – древний, как сама жизнь. Она манила его к себе – непреодолимо, как тогда, как сейчас…

– Так будет всегда, – вдруг подумал он, погружаясь в ее ауру, сливаясь с ее вибрациями, вечными, как мироздание…

Он не ощутил грани между бытием и небытием – почти небытием. Ослабленный организм не выдержал напряжения. Он, видимо, упал и пролежал в коридоре до утра. Во всяком случае, очнувшись на холодном полу, он так и не смог ответить себе на вопрос, что было и чего не было? Было ли ночное видение плодом помраченного болезнью рассудка или необъяснимой явью?

Никто ничего не сказал ему, никто его ни о чем не спросил. А сам он не посмел. Хозяйка дома вела себя ровно, как будто ничего не произошло. Один только раз ему удалось поймать ее внимательный взгляд, который она тотчас отвела. А может быть, ему и это показалось?

Он прекратил мучительные раздумья и просто наслаждался морским воздухом, насыщенным йодом и запахом водорослей. Резкие крики чаек, шум прибоя приятно волновали после многодневного забытья и безвременья. Даже слабость собственного тела была скорее приятна.

В гулкой глубине башенного колодца раздались долгожданные звуки… Женщина ежедневно поднималась на башню. Подолгу смотрела вдаль, вглядывалась в бело-розовый туман, то ли ждала кого-то, то ли тосковала?

Загадка. Жгучий интерес гостя оставался неудовлетворенным. Она почти не разговаривала. На вопросы предпочитала отвечать уклончиво, или не отвечать вовсе. Почти всегда была ровно приветлива, а с тех пор, как он начал поправляться, стала едва интересоваться им, скорее из вежливости.

В некоторые из дней женщина выходила на башню с удивительно изукрашенным, огромным блестящим луком и стреляла, стреляла. Она, казалось, целилась куда-то. Или никуда? Натягивала тетиву и наслаждалась пением стрел. Она словно срасталась с оружием, становилась с ним одним целым, и невозможно было представить, чтобы она промахнулась, – настолько совершенно было каждое движение ее тела, каждый подчиненный этому движению изгиб, взгляд, дыхание, само намерение воплощалось в этом дивном порыве, естественном, как сама природа. Восторг – вот что единственно возможно было чувствовать, глядя на этого стрелка.

Потом она спокойно опускала лук, но блеск глаз, покрытые легким румянцем скулы, вздымающаяся грудь… Нельзя было сказать, определить мыслью, как ему хотелось подойти к ней, прижать к себе, почувствовать ее всю в своих руках, прикоснуться лицом, вдохнуть запах волос, платья, ветра, обвевающего ее как-то совершенно по-особому, не так, как его, как других…

Похоже, он сходит с ума? О Боже, да, конечно, конечно, он сходит с ума – иначе невозможно объяснить, как проникает в него, почти физически ощутимо, дыхание этой женщины, словно яд, сковывающий члены, жаркий, желанный, острый, разрушающий волю…Он встряхнул головой, отгоняя морок – что с ним? – глубоко вдохнул холодный воздух. Наступило пробуждение…

Сиур проснулся. Долго не мог унять волнение. Сердце бешено колотилось, – с трудом переводя дыхание, он еле вспомнил, кто он и где находится. Лежал неподвижно, глядя в ночь за окном. Шторы они с Тиной закрывать не стали. На ее вопрос, почему он теперь не считает нужным скрывать свое знакомство с ней, пояснил, что милиция посчитала смерть старика естественной, и, судя по всему, никакого расследования не будет, никто ими не интересуется и вряд ли заинтересуется в ближайшем будущем, поэтому скрываться особо не стоит, хотя и афишировать знакомство им не следует. Мало ли? Береженого Бог бережет.

Заснуть так и не удалось, и Сиур позволил мыслям течь вольно. Завтра перво-наперво нужно съездить к дому антиквара и расспросить юношей, которые могли совершенно неожиданно что-нибудь да заметить – околачиваются во дворе, в подъезде, стараясь не попадаться на глаза взрослым, – такие ребята знают больше всех обо всем, часто не придавая этому значения. Только расспрашивать надо умно. Но это он как раз умел.

Так, затем подвал. Вот с подвалом сложнее. Может быть, ночью? Потом додумаю, – он перекинулся мыслью на племянника. Племянник у старика действительно был, как ни странно, самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови, и даже работал, причем действительно в одном из коммерческих банков. Сиур знал этот банк, там напротив располагались полуразрушенные старые дома, наверняка распроданные, но еще не отремонтированные. Удобное место для наблюдения.

Еще одна смутная мысль никак не оформлялась в четкую задачу. Во время всего их с Тиной разговора она мешала и беспокоила его, как заноза. А, вот что: надо бы расспросить ее, где она была вчера с подругой. Почему сразу не ответила? У него мелькнуло желание завтра после ее ухода остаться и обыскать квартиру, но он подавил это желание. Возможно, придется пожалеть об этом.