– Что, если это не Владимир? – перебила она.

Петр Данилович озадаченно уставился на Феодору.

– Больше вроде бы некому.

– Откуда ты узнал про сыщика?

– Он явился прямиком ко мне домой, в Ольховку! Учинил допрос, приплел убийство какого-то инженера, старый план Силуяна Корнеева...

И Петр Данилович выложил все, о чем они говорили с детективом.

Таксист посигналил. Удивительный пассажир успел-таки встретить красивую даму – кто она ему? дочка? любовница? – и теперь они стоят под одним зонтом, болтают, словно сто лет не виделись. Странные люди! Дождь идет, а они не замечают.

– Садись в машину, – Корнеев открыл дверцу для Феодоры. – Надо ехать.

Туман почти рассеялся, и в Ольховку они добрались за два с половиной часа. Феодору клонило в сон, но задремать не удалось: слишком много всего свалилось на нее сегодня. Мысли мешали, пугали своей противоречивостью, путались. Неизбежность объяснения с Владимиром нависла тяжелой глыбой, придавила душу.

Дом Петра Даниловича поразил гостью простотой и удобством, патриархальным уютом, отсутствием помпезности, парадности и показухи. Здесь все было подчинено единой гармонии основательного, обустроенного быта, располагало к отдыху и наслаждению покоем. Ужасным показался Феодоре ее коттедж в Рябинках, полный вычурных угловатых предметов, кричащих цветовых пятен, красного и черного, массивных ваз, плюша, металла, крокусов и лаванды в горшках. Запах лаванды должен успокаивать, но все происходило наоборот, от его густого аромата мутилось в голове, подташнивало.

– Обслугу я отпустил, – признался хозяин. – Так что располагайся, будь как дома. Впрочем, почему «как»? Это твой дом, Феодорушка.

Он проводил ее в просторную, облицованную мелкой золотисто-зеркальной плиткой ванную, а сам отправился готовить ужин: блинчики с икрой, красную рыбку, цыплят в ореховом соусе.

Феодора полежала в горячей пенной воде, вытерлась, закуталась в длинный халат такого же золотистого цвета, как и стены ванной комнаты. Много вещей, подобранных со вкусом и любовью, поджидали ее на каждом шагу – изящные шлепанцы, шпильки для волос в специальной подставке, шелковая пижама, прочие женские мелочи. Хозяин заранее подготовился к приему очаровательной гостьи.

За столом Феодора сразу выпила изрядную порцию коньяка, охмелела. Впервые в жизни ей не хотелось притворяться, играть чужую роль. Она должна была бы упиваться своим счастьем, а у нее слезы наворачивались на глаза.

– Ты поплачь, родная, – заметил ее состояние Петр Данилович. – Невесты всегда плачут перед венцом.

Он пошутил, а Феодора вдруг зарыдала в голос, уронила голову на руки. Долго, долго изливала она ему свое горе, рассказывала историю своей жизни, выкладывала всю подноготную, ничего не скрывая, не тая, – начиная с детства и до брака с Владимиром, до своих корыстных помыслов, до поместья в Рябинках, до своих ночных и дневных страхов, до подделки ключей и бродившей вокруг дома лешихи.

– Теперь ты меня разлюбишь, – вздыхала она, не веря своим словам. – Бросишь, прогонишь. Ну и пусть. В жизни один грех – ложь! Ничего нельзя начинать со лжи!

Она каялась, не оправдывая себя, не выгораживая, словно бы даже с наслаждением признавалась в самых мерзких поступках, самых грязных мыслях, самых порочных желаниях. Корнеев молча слушал, ни одна жилка на его лице не дрогнула.

– Любовь – как святая вода, все смоет, – сказал он, когда Феодора выплакалась. – И не такая уж ты отъявленная злодейка! А если и так, мне все равно. Грешить, значит, грешить. Чтобы без возврата!

Вопрос, всю ли правду о себе открыла Феодора, не пришел ему в голову. Он задумался о другом.

– Где ты был? – спросила Ева, разглядывая брошенную в ванной одежду Славки, всю в пыли и в земле. – Такое впечатление, что ты валялся в грязи. Опять с кем-то дрался?

– С лабиринтом, – пошутил сыщик. – Едва сумел одолеть. С трудом выбрался, твоими молитвами, дорогая!

– Придуриваешься? – рассердилась она.

– На этот раз – чистая правда.

И он рассказал Еве, куда ездил и на что наткнулся абсолютно случайно.

– Мои смутные предположения неожиданно оправдались, – подвел он итог. – Но вышел я оттуда чудом! После третьего круга блуждания с фонарем в кромешном мраке до меня дошло, что в одном из помещений два одинаковых проема с разных сторон: в один выходишь, в другой – через коридор и пару поворотов заходишь; снова в первый проем выходишь, и так до бесконечности.

– Как же ты сразу не сообразил?

– Сообразишь там, в темноте! Крошечная, миниатюрная ловушечка для слабонервных придумана просто, как все гениальное. Под землей легко поддаться панике: ориентация нарушается, воздух спертый, видимость ограничена – все пространство взглядом не охватишь, только то, куда падает свет фонаря. Заблудиться – раз плюнуть! Неопытному человеку лучше туда не соваться: пока разберешься, успеешь инфаркт получить. Замкнутое пространство – дрянная вещь!

– Но ведь Хованин – диггер со стажем. Он-то не должен был растеряться.

– Думаю, с инженером неприятность произошла в другом месте, – вздохнул Смирнов. – И несколько