Обсуждали что-то нудное, для Некрасова: создать при министерстве путей сообщения комиссию в 15 человек, конечно оплачиваемую казной, и комиссия будет подготовлять законодательные акты по условиям работы и материального обеспечения служащих железных дорог, – сами железнодорожники или Некрасов для авторитета среди них спешили урвать плоды революции. И – создать при министерстве путей сообщения объединённый транспортный отдел, тоже оплачиваемый, чтобы лучше вывозить и лучше распределять грузы.
А – как до сих пор распределяли годами?…
Чёрт его знает что, сидела дюжина любимых избранников народа и ковырялись как дети в песочке, когда трясло всю страну и армию и каждая минута была дорога, чтоб не развалиться государству на части.
Милюкова, конечно, не было, не дурак он тут сидеть.
Князь Львов со своей идиотской елейной улыбкой вёл заседание как приятнейшее. Перекинул Гучкову по столу две телеграммы.
От Николая Николаевича, Львову. Сидя за Кавказским хребтом, обещал установить дисциплину во всей армии. И надеялся, что правительство вернёт заводы на работу.
Тон каков и какое понимание обстановки! Ну, сидишь пока за хребтом – и сиди.
Вторая, сегодняшняя. Только он, Верховный Главнокомандующий, может правильно организовать командный состав. И чтобы все правительственные пожелания шли через Ставку, а сам он отдал категорическое распоряжение, дабы…
Нет, такой индюк Верховным Главнокомандующим Гучкова совсем не устраивает.
Тем временем докладывал Некрасов, что от него требуют прекратить курсирование литерных поездов. (Переполох шёл, от приезда императрицы-матери в Ставку.)
Затем обсуждение коснулось и Гучкова: великий князь Михаил Александрович (как состоящий теперь у правительства в фаворе) просит принять меры к охране членов императорского дома. Надо принять. Охрана? это – дело военного министра.
Получалось, что так. Ещё нагрузка.
Но императорский дом – рассыпан, рассыпан, кто только где не живёт. А – Царское Село?
Ещё забота.
Тут появился Керенский, как торопливый именинник, без которого всё задерживалось. И сразу оказалось необходимым ему предоставить слово. И – упивчивым голосом он стал сообщать о своих сегодняшних похождениях: как он устроил торжественное заседание Сената да как посетил Зимний дворец, и какие у него впечатления.
Князь Львов благоглупо-одобрительно улыбался.
Подосадовал Гучков, что приехал на заседание. А кончил Керенский – устроили перерыв.
И только в перерыве, только потому, что остался на перерыв, услышал из кулуарных разговоров такую мелкую новость, которая на заседании даже не обсуждалась почему-то: что от имени Совета депутатов Чхеидзе представил Львову постановление, чтобы царь и царская семья были немедленно арестованы!
Львов колебался. Даже и Керенский. Министры шептались по двое, по трое, и не было ничего решено.
Но, шут подери! Гучков, бравший отречение, имел перед бывшим царём и моральную ответственность! За что его арестовывать? – он легко сдался, добровольно отрёкся. Не пытался мешать революции. И никаких законов не переступил. Вот прислал просительные пункты – ехать в Царское Село и в Англию. И отчего ж не отпустить, он будет безвреден?
Озабоченно и решительно Гучков возражал князю Львову.
Да Львов и не настаивал, разве он хотел ареста царя? Но ведь вот как уверенно требуют! И за ними заводы, и гарнизон.
Чёрт бы их всех побрал! – гарнизон – не за военным министром?!
О, какой же скалой давил Совет!
А если арестовать – то на кого же падает арест, как не опять на военного министра?
И в мрачности Гучков уходил, – тут принесли князю Львову ещё телеграмму, он глянул – и передал:
– Это бы вам естественно, Александр Иваныч. Воззвание бы, наверно, надо…
Телеграмма была с тройным адресом – Львову, Родзянке и Гучкову, значит такая ждала и в довмине.
И опять от Алексеева! Старик места не находил от тревоги и настояния. Самоуправные солдатские группы на Северном фронте. В Выборге. Во Пскове еле держится власть Рузского, а убит полковник. Наконец, должно же правительство проявить власть и высказаться определённо. Спасти войска! Продолжение развала – конец войны! И дать общие разъяснения о новом государственном строе.
Князь Львов тоже так считал: если сейчас всем хорошо объяснить – то всё прояснится, и все подобреют.
– Напишите хорошее воззваньице, Александр Иваныч.
– Да кому-то уже поручили? Некрасову?
– А вы бы ещё одно, по своей линии, – улыбнулся князь.
Да ведь и действительно уходили драгоценные часы!
Ехал опять в довмин, меся и разбрызгивая автомобильными колёсами побуревший снег. Ехал – с решимостью, с напряжённой волей.
Но – что именно делать?
И теперь ещё – этот арест царя? А – с Царским Селом? А если – на них там нападут?
446 (провинция как о ней писали в газетах)
Вся губернская и уездная Россия узнала о перевороте сперва по железнодорожному телеграфу за подписью неведомого Бубликова. Потом – обычным телеграфом, за подписью Родзянки. Телеграммам этим везде поверили сразу, потому что за много лет были подготовлены газетами, что в России всё идёт прахом и только ответственное министерство спасёт. Имя Родзянки внушало уверенность.
Прежде этих телеграмм ни в одном городе никаких событий не произошло.
Нигде не встретили революцию послушливей, чем в Екатеринославе. Губернатор издал постановление: «Всякие выступления против нового правительства будут всемерно преследоваться и караться по всей строгости. Всем чинам не допускать выступлений против нового правительства, докладывая мне об этом, в первую очередь для привлечения к ответственности.» Городская дума постановила: поставить в думском зале мраморную фигуру нашего земляка Родзянки. В городе поставить памятник Освобождения с фигурой Родзянки в центре. Городскую площадь назвать именем Родзянко. В думе расширить представительство евреев и рабочих.
В Харькове военная цензура ещё и 2 марта запрещала печатать известия из Петрограда, объявляя их подложными, но они передавались по телефонам через частных лиц. Толпы народа окружали редакцию, телеграммы читались сотрудниками с балкона. За телеграмму об образовании Временного правительства «Южный край» был оштрафован на 3000 рублей. Губернатор сначала не