организаторов Альянса «к еврейству всех стран», и подделками. По поводу еврейского единения там звучало: «Евреи!.. Если вы верите, что Союз для вас – благо, что, составляя часть различных народов, вы тем не менее можете иметь общие чувства, желания и надежды… если вы думаете, что ваши разрозненные усилия, добрые намерения и стремления отдельных лиц могли бы стать крупной силой, соединясь в одно целое и идя по одному направлению и к одной цели… поддержите нас вашим сочувствием и содействием»[606].
А позже возник и побочный документ, напечатанный во Франции, – якобы воззвание самого Адольфа Кремье «К евреям вселенной». Очень вероятно, что это – подделка. Не исключено, что это был один из проектов обращения, не принятый организаторами Альянса (однако он попадал в тон обвинениям Брафмана, что у Альянса – скрытые цели): «Мы обитаем в чуждых землях и мы не можем интересоваться переменчивыми интересами этих стран, пока наши собственные нравственные и материальные интересы будут в опасности… еврейское учение должно наполнить весь мiр…». В русской прессе вспыхнула острая перепалка, в завершение которой И. С. Аксаков в своей газете «Русь» заключил, что «вопрос о подложности… воззвания не имеет в настоящем случае особого значения ввиду
Дореволюционная Еврейская энциклопедия пишет, что с 70-х годов в русской прессе «голоса в защиту евреев стали раздаваться реже… В русском обществе стала укрепляться мысль, будто евреи всех стран объединены крепкой политической организацией, центральное управление которой сосредоточено в Alliance Israйlite Universelle»[608]. Так что его создание произвело в России, а может быть и не только в России, реакцию, обратную заданной цели Альянса.
Если создатели Альянса могли бы предвидеть, сколько из-за организации Альянса проистечёт осуждений против еврейской мировой сплочённости и даже обвинений в заговоре – они, может быть, и воздержались бы от него, тем более, что хода европейской истории Альянс не повернул.
После 1874, когда в России новый воинский устав ввёл всеобщую равную мобилизационную повинность, «неприязнь к евреям стала разжигаться в обществе многочисленными статьями по вопросу об уклонении евреев от воинской повинности»[609]. – Обвиняли и Всемирный Еврейский Союз, что он намерен «принять на себя попечение о судьбе молодых евреев, покидающих Россию, в виду обнародования нового закона о воинской повинности» и «пользуясь заграничной поддержкой, евреи будут иметь большую возможность, чем другие подданные, покидать страну». (Вопрос, остро ставший как раз и столетием позже, в 70-е годы XX века…) Кремье ответил, что задача Альянса «бороться с религиозными гонениями», и что Альянс постановил «не оказывать впредь помощи еврею, который пытался бы уклониться от этой повинности» в России, а ещё издать «воззвание к нашим единоверцам в России с тем, чтобы побудить их к точному исполнению всех предписаний нового закона»[610].
Кроме отъезда за границу одним из путей уклонения от воинской повинности было членовредительство. О сотнях горьких случаев его рассказывает из своего опыта достаточно либеральный (до революции, да и во время неё) генерал Деникин, несколько лет в Волынской губернии присутствовавший при медицинском освидетельствовании призывников-евреев – правда, уже в начале XX века, но тем разительней его свидетельство об этих множественных и отчаянных самоувечьях[611] .
Как уже отмечено, с того самого 1874 года, воинского устава и образовательных льгот от него, – резко усилился приток евреев в общие, средние и высшие учебные заведения. Скачок этот был очень заметен. И теперь мог выглядеть слишком большим. Из Северо-Западного края ещё раньше раздавался «призыв к ограничению приёма евреев в общие учебные заведения». А в 1875 и министерство народного просвещения указало правительству на «невозможность поместить всех евреев, стремящихся в общие учебные заведения, без стеснения христианского населения»[612].
Прибавим сюда укоризненное свидетельство Г. Аронсона, что и Менделеев в Петербургском университете «проявлял антисемитизм»[613]. Еврейская энциклопедия суммирует всё это как «наступивший в конце 70-х гг. поворот в настроении части русской интеллигенции… отрекшейся от идеалов предыдущего десятилетия, особенно по… еврейскому вопросу»[614].
Однако примечательная черта эпохи состояла в том, что настороженное (но никак не враждебное) отношение к проекту полного еврейского равноправия проявляла пресса, разумеется больше правая, а не круги правительственные. В прессе можно было прочесть: как можно «дать все права гражданства этому… упорно фанатическому племени и допустить его к высшим административным постам![615] Только образование… и общественный прогресс могу искренне сблизить[евреев] с христианами… Введите их в общую семью цивилизации – и мы первые скажем им слово любви и примирения». «Цивилизация вообще выиграет от этого сближения, которое обещает ей содействие племени умного и энергичного… евреи… придут к убеждению» что пора сбросить иго нетерпимости, к которой привели слишком строгие толкования талмудистов». Или: «Пока образование не приведёт евреев к мысли, что надо жить не только на счёт русского общества, но и для пользы этого общества, до тех пор не может быть и речи о большей равноправности, чем та, которая существует». Или: «если и возможно дарование евреям гражданских прав, то во всяком случае их никак нельзя допускать к таким должностям, „где власти их подчиняется быт христиан, где они могут иметь влияние на администрацию и законодательство христианской страны“[616].
Тон тогдашней российской прессы можно проследить и по уже упомянутому ведущему петербургскому «Голосу»: «русские евреи не могут вообще жаловаться, чтоб русская печать относилась неблагоприятно к их интересам. В большинстве органов русской печати сказывается настроение в пользу уравнения евреев в общегражданских правах»; понятно, «что[евреи] стремятся к расширению своих прав, к уравнению с другими русскими гражданами»; но… «какая это тёмная сила двигает еврейскую молодёжь на безумное поле политической агитации? Отчего это в редком политическом процессе не фигурируют евреи, и непременно в видных ролях?.. Такое явление, как поголовное уклонение евреев от отбывания воинской повинности и как обязательное участие евреев и евреек в каждом политическом процессе, не могут послужить на пользу дела расширения еврейских прав»; «если желаешь иметь права, то предварительно должен доказать на деле, что сумеешь также исполнять и обязанности, неразрывно связанные с правами», «чтоб в отношении к общим государственным и общественным интересам еврейское население не выделялось в таком безвыгодном для себя и крайне мрачном свете»[617].
Но, отмечает Энциклопедия, «несмотря на эту пропаганду, в бюрократических сферах продолжало господствовать сознание, что разрешение еврейского вопроса возможно лишь путём эмансипации: ещё в марте 1880 г. большинство членов «Комиссии по устройству быта евреев» склонялось к мысли о необходимости уравнения евреев в правах с прочим населением»[618]. Воспитанные двумя десятилетиями александровских реформ, бюрократы того царствования были во многом захвачены их победным движением, – и мы уже встречали довольно радикальные – и благожелательные к евреям – предложения в некоторых записках генерал-губернаторов черты оседлости.
Не упустим и новых влиятельных шагов сэра Мозеса Монтефиоре, снова приезжавшего в Россию в 1872; и давления Бенджамина Дизраэли да и Бисмарка на Горчакова на Берлинском конгрессе 1878. Стеснённый Горчаков там оправдывался, что Россия нисколько же не против религиозной свободы и полностью её даёт,
