Наши русские слабости – и определили печальную нашу историю, под уклон – от бессмыслицы никонианского раскола, жестоких петровских безумств и уродств, и через национальный обморок послепетровской чехарды, вековую трату русских сил на внешние, чужие задачи, столетнее зазнайство дворянства и бюрократическое костенение сквозь XIX век. Не посторонний заговор был, что мы покинули наше крестьянство на вековое прозябание. Не посторонний заговор был, что величавый и жестокий Петербург подавлял тёплую малороссийскую культуру. Не посторонний заговор был, что по четыре министерства не могли рассудить, кому же из них принадлежит какое-нибудь дело, и годами изморочно прокручивали его по четырём кругам, ещё в каждом от помощника столоначальника до министра. Не посторонний заговор был, что один за другим наши императоры не понимали темпа мирового развития и истинных требований времени. Сохранялись бы в нас духовная чистота и крепость, истекавшие когда-то от Сергия Радонежского, – не страшились бы мы никаких ни заговоров, ни раззаговоров.

Нет, никак не сказать, что евреи «устроили» революцию Пятого или Семнадцатого годов, как их не устраивала и ни одна другая, в целом, нация. Да и ни русские, ни украинцы, в целом как нация, не устраивали еврейских погромов.

Легко бы всем нам оглядеться на революцию и отречься от своих «отщепенцев». Это были, мол, «не- еврейские евреи»[1338] или – то были «интернационалисты, а не русские». Но ни одна нация не может не отвечать за своих членов. Мы, как нации, подпитываем их развитие.

В случае революционной еврейской молодёжи (и, увы, их воспитателей) и тех евреев, которые «были важной движущей силой революции»[1339], забыт был мудрый совет Иеремии иудеям, переселённым в Вавилон: «И заботьтесь о благосостоянии города, в который Я переселил вас, и молитесь за него Господу; ибо при благосостоянии его и вам будет мир» (Иерем. 29-7).

А присоединившиеся к революции российские евреи – рвались этот Город опрокинуть, не предвидя последствий.

Манифестом 17 октября 1905 начался, а после года столыпинского министерства и утвердился качественно новый период русской истории – период думской монархии или ограниченного самодержавия, в который началось быстрое заметное потеснение прежних государственных устоев – безбрежности царских прав, непроницаемости министерств и незыблемости вельможной иерархии. Всем верхам этот переход дался с большим неприятием, и лишь твёрдые деятельные умы успевали достойно войти в новое время. Но не сразу освоилась и общественность с новым порядком выборов, думской гласностью (и ещё трудней – с думской ответственностью), а уж на левом её краю неистовые ленинцы вместе с неистовыми бундистами вовсе бойкотировали выборы в 1-ю Государственную Думу: не надо нам ваших парламентов, мы пойдём через взрывы, кровь и сотрясения! И «отношение Бунда к тактике еврейских депутатов в Думе было резко отрицательное»[1340].

Но российские евреи, ведомые «Союзом для достижения полноправия», отнеслись с неошибочным сочувствием к новому думскому устроению, «приняли очень живое участие в выборах, голосуя в большинстве случаев за представителей партии[кадетской], выставившей на своём знамени дарование евреям равноправия». Так настроены были и иные очнувшиеся революционеры. Например Исаак Гурвич, эмигрировавший в 1889, и затем в США – активный левый марксист, один из создателей американской социал-демократической партии, – в 1905 вернулся в Россию и избран выборщиком Государственной Думы[1341]. – В выборах не было ограничений для евреев, и в 1-ю Думу было избрано 12 депутатов-евреев, правда большинство из них – из черты оседлости, местные, а столичные вожди еврейства не имели там ценза и потому не могли быть избраны: из них в Думу вошли только М. Винавер, Л. Брамсон[1342] и крещёный М. Герценштейн (которому добровольно уступил своё место кн. П. Долгоруков).

При заметной численности депутатов-евреев в Думе, депутаты-сионисты предлагали образование «отдельной еврейской фракции» с «дисциплин[ой] настоящей политической партии», но не-сионистские депутаты отвергли эту мысль, лишь согласились «время от времени собираться на совещания по вопросам, касающимся специально еврейских интересов»[1343], однако уж тут приняли «обязательн[ую] дисциплин[у] в смысле полного подчинения решениям коллегии, состоявшей из членов Думы и членов Комитета Полноправия»[1344] («политическое бюро»).

Вместо этого укреплялся прочный союз евреев с кадетской партией. «Местные отделения Союза [полноправия] и конституционно-демократической партии нередко состояли из одних и тех же людей»[1345]. (А Винавера в шутку называли «кадетом Моисеева закона»). В черте оседлости евреи составляли подавляющее большинство членов[кадетской] партии, во внутренних губерниях – вторую по численности национальную группу… Как писал С. Витте, «почти все еврейские интеллигенты, кончившие высшие учебные заведения, пристали к партии „Народной свободы“[т. е. кадетам]… которая сулила им немедленное равноправие. Партия эта в значительной степени обязана своим влиянием еврейству, которое питало её как своим интеллектуальным трудом, так и материальным»[1346]. – Евреи «дали конституционно-севрюжинскому русскому „Освободительному движению“ 1905 года… планомерность и сосредоточенность»[1347].

Всё же, вспоминает видная кадетка А. Тыркова, «главными созидателями и руководителями кадетской партии были не евреи. Среди кадетов-евреев не нашлось такого крупного человека, который мог бы повести за собой русских либералов, как в середине XIX в. еврей Дизраэли повёл английских консерваторов… самые значительные люди в кадетской партии были русские. Это не значит, что я отрицаю влияние евреев, растворившихся в нашей толпе. Самая их неугомонность не могла не действовать. Своим присутствием, своей активностью они напоминали о себе, о том, что надо их выручать, помнить об их положении». И далее: «Вдумываясь в пути и перепутья еврейских влияний[в кадетской партии], нельзя обойти Милюкова. Он с самого начала стал их любимцем, был окружён кольцом темноглазых почитателей, в особенности почитательниц… они, под сурдинку, баюкали его своими мелодиями, заласкивали его, без всякого стеснения осыпали его до комизма вздутыми похвалами»[1348].

В. А. Оболенский, тоже член ЦК кадетской партии, описывает кадетский клуб времени 1-й Думы на углу Сергиевской и Потёмкинской. Там сливались верхи российского секулярного еврейства и верхи русской политизированной интеллигенции: «Там всегда было людно, и публика, среди которой преобладали богатые петербургские евреи, была нарядная: дамы в шёлковых платьях, с бриллиантовыми брошками и кольцами, мужчины – с буржуазно лощёными, упитанными и самодовольными физиономиями. Даже нас, демократически настроенных депутатов, вид этого «кадетского клуба» несколько шокировал. Можно себе