самый канун вторжения. Вот, например, письмо рядового 102-й немецкой пехотной дивизии К. Франка, отправленное на родину 10 июля 1941 года: «…4 июня наш полк выступил в поход. Мы не знали, куда направляемся. Первоначально нам было указано направление на Польшу, а затем — Восточную Пруссию. Но 19 июня мы подошли к русской границе. Каждый из нас задавался вопросом, что мы здесь ищем? Начали говорить, что в России нас погрузят и повезут в Ирак, чтобы вместе с русскими ударить под коленки англичанам… 21 июня около 8 часов вечера роту собрали на политическое занятие. Наш ротный сказал о ходе войны с Англией и о международном положении, потом заговорил о нашей работе у русской границы. А в конце занятия наш капитан произнес настоящую речь. Он сказал: „Товарищи! Советский Союз намерен 18 июля напасть на наше Отечество. Благодаря нашему фюреру и его мудрой дальновидной политике мы не будем дожидаться нападения, а сами перейдем в наступление…“.
Константин Симонов записал в дневнике: «Двадцать первого июня (41-го года. — Б. С.) меня вызвали в Радиокомитет и предложили написать две антифашистские песни. Так я почувствовал, что война, которую мы, в сущности, все ждали, очень близка». После войны он так прокомментировал эти слова: «В тот вечер, когда поэтов вызвали в Радиокомитет писать антифашистские песни, произошло такое экстраординарное событие, как переход к нам через юго-западную границу перебежчика Альфреда Лискофа, сообщившего час нападения немцев. Происходили и более рядовые события — получение очередных развед-донесений от штабов пограничных округов». По Симонову получается, что Сталин и Тимошенко, вплоть до вечера 21 июня, несмотря на тревожные сводки с границы, не решавшиеся отдать приказ о приведении войск в боевую готовность, тем не менее озаботились срочным созданием антифашистских сочинений. Не логичнее ли предположить, что Константина Михайловича и его товарищей вызвали в Радиокомитет в рамках разработанного задолго до этого дня плана подготовки нападения на Германию, которому требовалось соответствующее пропагандистское обеспечение, в том числе и песни?
Сталин твердо знал, что Красная Армия превосходит вермахт по численности личного состава, что танков и самолетов у советских войск гораздо больше, чем у противника, и они по качеству не уступают немецким. «Кремлевский горец», в армии никогда не служивший (если не считать короткого пребывания в запасном полку накануне революции), верил, что по боевой выучке красноармейцы и их командиры не уступят германским солдатам и офицерам. А вот это-то и было роковым заблуждением. Адмирал Н.Г. Кузнецов писал в первом издании своих мемуаров «Накануне», вышедшем в 1966 году: «И.В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах». В последующие издания эти слова не попали. Вероятно, цензоры спохватились, что сообразительные читатели могут прийти к крамольным выводам: раз Иосиф Виссарионович преувеличивал боеготовность Красной Армии, то вполне мог думать и о нападении на Германию.
А что же Жуков, может быть, он был тогда иного мнения, чем будущий Верховный Главнокомандующий, о боеспособности и боеготовности Красной Армии? К сожалению, это не так. Достаточно обратиться к выступлению Георгия Константиновича на совещании высшего комсостава в декабре 41-гo. Там он заявил: «…Чем знаменательна война в Финляндии? Она знаменательна тем, что командование фронта на Карельском перешейке впервые в современной военной истории показало искусство прорыва полосы мощных укреплений, применив для прорыва такой первоклассной укрепленной полосы могущественную современную технику, какую дает нам страна, дает нам социалистическая промышленность. Наступательные действия частей Красной Армии в первый период характерны совершенно неудовлетворительной подготовкой наступательной операции, и, как следствие, операции в первый период были сорваны. Условия ведения войны с белофиннами… были очень тяжелыми, особенно по характеру местности, по бездорожью, по глубоким снегам и сильным морозам. И эти условия в соединении с известными промахами и неудовлетворительными действиями на других направлениях привели к нежелательным последствиям».
Жуков относил неудачи в «зимней войне» только к первому периоду боевых действий и склонен был объяснить их погодными условиями и характером местности даже в большей мере, чем плохой подготовкой советских войск. Заключительное же наступление на линию Маннергейма Георгий Константинович оценивал чуть ли не как шедевр военного искусства, как доказательство, что Красная Армия готова к современной войне.
Разве стал бы Жуков готовить план нападения на Германию, если бы не был уверен, что Красная Армия ни в чем не уступает вермахту? Ведь в случае неудачи отвечать пришлось бы головой. Разве стал бы подписывать в первый день войны, 22 июня, директиву о контрнаступлении трем советским фронтам с задачей уже к исходу 24-го числа овладеть Люблином? Если бы Георгий Константинович был твердо убежден, что Красная Армия к войне не готова, то должен был прямо заявить об этом не только наркому Тимошенко, но и самому Сталину. Он должен был предупредить их, что готовить наступление против Германии летом 41-го слишком опасно, что надо придерживаться оборонительного образа действий, отвести войска от границы, занять рубежи на некотором удалении от нее, чтобы части не понесли потерь от артиллерийского огня с неприятельской территории. И подать в отставку, если бы его предложения не были приняты. Но в мае-июне 41-го Георгий Константинович ничего подобного не делал. Наоборот, когда Москву покидали дипломаты стран, оккупированных Германией, с которыми советское правительство прервало дипломатические отношения, Жуков, по свидетельству Г. Гафенку, прощаясь с югославским военным атташе полковником Поповичем, загадочно заметил, что Югославия вскоре поймет подлинные чувства СССР по отношению к ней. Здесь был скрытый намек на то, что после начала советско-германской войны югославское эмигрантское правительство в Лондоне опять станет союзником Москвы.
В действительности, оптимальным вариантом действий для более слабой по сравнению с вермахтом Красной Армией была бы оборона, а не наступление. Еще в 20-е годы Л. Д. Троцкий прозорливо предупреждал, что в начальный период войны Красной Армии придется не наступать, а обороняться, и даже отступать в глубь страны, чтобы выиграть время для мобилизации всех сил и средств. Только потом, «имея за собой пространство и численность, мы спокойно и уверенно намечаем тот рубеж, где обеспеченная нашей упругой обороной мобилизация подготовит достаточный кулак для нашего перехода в наступление». Однако после смещения Льва Давидовича со всех постов и его высылки из СССР оборону стали рассматривать как сугубо второстепенный вид боевых действий. И Сталин, и Жуков думали о молниеносной войне, о достижении скорой победы, тогда как гораздо лучше было бы с самого начала ориентироваться на ведение длительной войны на истощение в союзе с Англией и Америкой, без чьей военно-экономической помощи такую войну Советский Со.юз выдержать не мог.
Красная Армия была более приспособлена для ведения относительно более простых видов боевых действий, вроде позиционной обороны на заранее подготовленных позициях. И танки советской стороне лучше было бы использовать для непосредственной поддержки пехоты небольшими группами, а не в составе крупных механизированных соединений. И больше полагаться на конную тягу, поскольку на наших дорогах автомашины и тягачи часто застревали и быстро выходили из строя. Вот и немцы вскоре после вторжения в Россию вынуждены были в большей мере, чем они рассчитывали, использовать лошадей для перевозки техники и грузов. Немецкий генерал Б. Мюллер-Гиллебранд, написавший историю сухопутной армии Германии, утверждал: «В середине ноября 1941 года возникла необходимость экономного расходования автотранспорта, например, путем замены автомашин лошадьми, поскольку из общего числа 500 тысяч колесных автомашин, находившихся в составе сухопутных сил на Востоке, до конца года вышло из строя 106 тысяч». Не так уж не правы были Буденный и Кулик, ратовавшие за сохранение значительной части артиллерии на конной тяге до тех пор, пока не появятся в нужном количестве подходящие автомобили и тягачи, не будут построены пригодные для них дороги. Окончательно проблема была решена только с появлением в России американских «студебеккеров», которые до начала войны никто поставлять советскому правительству, естественно, не собирался.
Красная Армия, по сравнению с вермахтом или армиями США и Англии, была армией прошедшей эпохи, эпохи Первой мировой войны. Тот уровень насыщения техникой, которого требовала Вторая мировая война, вступал в неразрешимое противоречие как с реальным образовательным уровнем большинства красноармейцев и командиров, так и с психологией основной массы советских граждан. Коммунистический режим, в отличие от нацистского, в гораздо большей мере успел нивелировать человеческую личность,