получал из структур МВД.

Интереснее другое. Строкач, несомненно, сознавал, что, отказываясь выполнять прямое приказание Мешика и сообщая о нем секретарю Львовского обкома, он грубейшим образом нарушает служебную дисциплину и рискует не только лишиться должности, но и подвергнуться аресту. Опыт подсказывает, что подобные заявления подчиненных против шефа карательных органов появлялись только тогда, когда его смещение уже было предрешено на самом верху. Так было, например, когда, накануне падения Ежова заявление против наркома написал начальник Ивановского УНКВД В.П. Журавлев, утверждавший, что он сообщал Ежову о подозрительном поведении ряда ответственных работников НКВД, но тот никаких мер не принял. Через четыре дня после обсуждения журавлевского доноса на Политбюро Ежов вынужден был подать заявление об отставке.

Трудно отделаться от впечатления, что и Строкач не просто так, по безотчетному порыву дыши, писал свой донос против Мешика и Берии. Тимофей Амвросиевич был креатурой Серова аи Хрущева, сыгравших видную роль в антибериевском заговоре. Не исключено, что, получив приказание Мешика собрать материал о местных партийных органах, Строкач прежде позвонил Хрущеву или Серову и получил указание обратиться к секретарю Львовского обкома, а приказ не выполнять. Тем самым Хрущев и Маленков, дав возможность Берии убрать Стрекача из Львова, получили весомый компромат, которым и обосновали задним числом арест Берии. А переживший краткосрочную опалу Строкач, вернулся на пост министра внутренних дел Украины. З.Т. Сердюк же вскоре получил повышение, став главой коммунистов Молдавии.

Замечу, что аналогичная телега на Берию поступила и от министра внутренних дел Белоруссии М.И. Баскакова, игнатьевско-маленковского ставленника. Но ее на пленуме оглашал не Маленков, а глава белорусских коммунистов Н.С. Патоличев. Доносы Строкача и Патоличева также использовали в ходе следствия по делу Берии. Получив указание собирать материалы о партийных органах, Баскаков, как и Строкач, выполнять их не стал, а тотчас доложил Хрущеву и главе белорусских коммунистов Н.С. Патоличеву. Разумеется, он немедленно, 6 июня 1953 года был снят со своего поста. Терять Михаилу Ивановичу все равно было нечего. Ранее, до 1951 года, он был министром госбезопасности Узбекистана, но проштрафился и был смещен с этого поста. Ему на смену был послан в чрезвычайном порядке бериевский ставленник Гоглидзе, три месяца исправлявший баскаковские ошибки. Так что Баскаков понимал, что вопрос о его смещении с поста министра внутренних дел Белоруссии — лишь вопрос времени. Но, опять-таки, совершенно невероятно, чтобы он решился на такой демарш, как отказ выполнять приказ министра внутренних дел Союза, не получив гарантий от вождей — Хрущева и Маленкова, что ему ничего за это не будет. И действительно, уже в июле 53-го, сразу после ареста Берии, его восстановили во главе белорусского МВД (назначить ему преемника Лаврентий Павлович так и не успел — еще одно доказательство того, что с преданными кадрами чекистов у Берии было туговато). В письме на имя Хрущева Баскаков показал, что указания со стороны Берии 'вызвали у меня явное сомнение. Данные, которые требовали, не имели никакого отношения к работе органов МВД. Несмотря на предупреждение о недопущении разглашения этих указаний, я сразу же после разговора поехал в ЦК Компартии Белоруссии, к первому секретарю тов. Патоличеву, и все ему доложил о полученных указаниях и о характере разговора, который был с Берией и Кобуловым…

Не успел я еще возвратиться от т. Патоличева, как Кобулов еще раз позвонил и передал через секретаря, чтобы я в субботу 6 июня был в Москве… 6 июня с. г., днем, я прилетел в Москву, и в этот же день, примерно в 20 часов, я был вызван к министру Берии, где мне было объявлено, что я освобожден от должности министра внутренних дел Белорусской ССР'.

Берия искренне верил, что Маленков, а возможно, и Хрущев поддерживают идею сместить центр власти из партийных в советские органы, и соответствующим образом инструктировал подчиненных, что они отныне не должны подчиняться обкомам, а замыкаться непосредственно на центральный аппарат МВД.

На Июльском пленуме Маленков также инкриминировал Берии его внешнеполитические инициативы: 'На прошлой неделе, накануне того дня, как мы решили рассмотреть в Президиуме ЦК дело Берия, он пришел ко мне с предложением предпринять через МВД шаги к нормализации отношений с Югославией. Я заявил ему, что надо этот вопрос обсудить в ЦК. Какое же это предложение? В изъятых теперь у Берия материалах есть следующий документ:

'Пользуюсь случаем, чтобы передать Вам, товарищ Ранкович (шеф МВД и второй человек в югославском руководстве после Тито. — /Б. С./), большой привет от товарища Берия, который хорошо помнит Вас.

Товарищ Берия поручил мне сообщить лично Вам строго конфиденциально, что он и его друзья (в рукописном оригинале записки, написанной рукой Берии, было: 'Маленков, Берия и их друзья', но свою фамилию Маленков предпочел не называть. Иначе бы всем участникам пленума стало ясно, что черновик письма Рановичу Берия составлял с одобрения Маленкова и других членов Президиума ЦК. - /Б. С./) стоят за необходимость коренного пересмотра и улучшения взаимоотношений обеих стран.

В связи с этим товарищ Берия просил Вас лично информировать об этом товарища Тито, и если Вы и товарищ Тито разделяете эту точку зрения, то было бы целесообразно организовать конфиденциальную встречу особо на то уполномоченных лиц. Встречу можно было бы произвести в Москве, но если вы считаете это почему-либо неприемлемым, то и в Белграде.

Товарищ Берия выразил уверенность в том, что об этом разговоре, кроме Вас и товарища Тито, никому не станет известно'.

Маленков соврал, когда убеждал участников пленума, будто Берия внес предложение о нормализации отношений с Югославией в самый канун своего ареста. В действительности Лаврентий Павлович, как мы помним, десять дней, вплоть до рокового дня своего падения, пробыл в командировке в ГДР, где подавлял антикоммунистическое народное восстание. Но сам факт этой поездки Маленков и другие члены Президиума утаили от участников пленума. Ведь не может заговорщик и агент империализма подавлять путч, инспирированный, по официальной советской версии, 'силами империализма'.

И следующим пунктом обвинений Берии в докладе Маленкова стало утверждение о намерении Лаврентия Павловича реставрировать в ГДР буржуазный строй: 'Мы все пришли к заключению, что в результате неправильной политики в ГДР наделали много ошибок, среди немецкого населения имеет место огромное недовольство, что особенно ярко выразилось в том, что население из Восточной Германии стало бежать в Западную Германию. За последний период, примерно за 2 года, в Западную Германию убежало около 500 тысяч человек.

Мы объяснили нашим немецким друзьям, и они вполне согласились с этим, что нельзя в современных международных условиях проводить курс на форсированное строительство социализма в ГДР…

Мы имеем налицо опасность внутренней катастрофы. Мы обязаны были трезво смотреть в глаза истине и признать, что без наличия советских войск существующий режим в ГДР непрочен…

Мы считали, что самая неотложная задача состоит в том, чтобы наши немецкие друзья быстро и решительно осуществили меры по оздоровлению политической и экономической обстановки в ГДР. События в ГДР показали правильность этих мер. Мы даже запоздали с их осуществлением, чем враг… воспользовался'. И ни слова о том, кто именно предложил эти меры, уа потом подавлял 'вражеское восстание'.

Наоборот, Маленков постарался максимально развести позицию Берии и других членов Президиума ЦК по германскому вопросу: 'Мы считали и считаем вместе с немецкими друзьями, что надо поправить курс на форсированное строительство социализма…

Берия при обсуждении германского вопроса предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную Германию… Ясно, что этот факт характеризует его как буржуазного перерожденца'. Что ж, может быть, здесь Георгий Максимилианович был кругом прав. Технократ-прагматик, Берия давно уже осознал неэффективность социалистической экономики и не имел ничего против реставрации капиталистических порядков не только в Восточной Германии, но и в СССР.

Кстати сказать, опыт ГДР наглядно свидетельствовал о крахе надежд на построение социализма и коммунизма. Ведь, согласно марксистской теории, такая промышленно развитая страна, как Германия, представляла собой идеальное поле для социалистического эксперимента. И вдруг выясняется, что германские рабочие социализма не хотят, и от курса на его ускоренное строительство приходится