8 августа Военный министр Поливанов выехал по повелению Государя в Могилев, куда была переведена Ставка Верховного Главнокомандующего с письмом от Его Величества к Великому Князю.

В своем письме, с которым Государь ознакомил Поливанова, Его Величество сообщал, что переживаемый на фронте момент настолько тревожен, положение настолько плохо, что Государь считает своим долгом стать во главе армии. Что он берет себе начальником генерала Алексеева. Великому Князю предлагалось быть Наместником Кавказа, вместо увольняемого по болезни графа Воронцова-Дашкова, причем в качестве помощника по военной части, ему предлагается генерал Янушкевич. Предлагается взять на Кавказ и князя Орлова.

9 августа вечером Поливанов вручил письмо Великому Князю, которому доложил предварительно о принятом Государем решении. Великий Князь перекрестился широким крестом и старался казаться спокойным и довольным. 10-го Поливанов передал генералу Алексееву, в Волочиске, повеление Его Величества и днем 11 вернулся в Царское Село.

В тот же день Государь принял генерала и выслушав доклад о поездке, горячо благодарил его и трижды поцеловал.

В тот же день Государь отправил письма о своем решении Наместнику Кавказа больному графу Воронцову-Дашкову, поручив отвезти его на Кавказ флигель-адъютанту графу Димитрию Шереметеву, женатому на дочери графа, Ирине Илларионовне. На вопрос графа, должен ли он доложить об этой командировке Начальнику Военно-Походной канцелярии князю Орлову, Государь ответил: нет.

После возвращения генерала Поливанова слух о намерении Государя принять верховное главнокомандование распространился по Петербургу.

Благородный порыв Государя не был поддержан ни Советом министров, ни обществом, ни Государственной Думой. Все сходились во мнении, что и Великого Князя и Янушкевича с Даниловым, конечно, надо сменить, но все были против того, чтобы Государь брал на себя Верховное Главнокомандование. Серьезные люди находили это опасным, как отвлечение Государя от дела управления государством, как удаление его от Петербурга, все же вообще боялись влияния на ход войны со стороны Царицы и стоявшего за ее спиной Распутина, в которых совершенно неправильно, совершенно неосновательно видели как бы немецких сторонников.

Второе соображение играло главную роль, и оно то и подняло тогда весь шум против решения Государя.

Совет министров, поставленный в известность о решении Государя Поливановым, поручил князю Щербатову переговорить с Дворцовым комендантом Воейковым, доказать ему всю пагубность предполагаемого шага и просить его помочь отговорить Его Величество от его решения. Щербатов виделся с моим начальником, говорил с ним и как один из доводов в пользу непринятия командования выставил тот, что Государя в новой его роли будет трудно, даже невозможно, охранять. Последний довод был, конечно, несерьезен. Воейков не был согласен с точкой зрения министров и высказывал твердое убеждение, что принятие Государем командования спасет положение и будет принято в Армии с восторгом.

Попытки отговорить Государя, сделанные министрами Сазоновым, Щербатовым и председателем Государственной Думы Родзянко оказались неудачными. Но довод Родзянко, что при неудаче, Государь подвергнет риску свой трон, Государь ответил: - 'Я знаю, пусть я погибну, но спасу Россию'. Слова пророческие.

Министр двора Фредерикс тоже выступил было с переубеждением. Он начал сразу заступаться за Великого Князя перед Государем, но Государь, хлопая рукой по папке, сказал: 'Здесь накопилось достаточно документов против В. К. Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросом'.

После этого разговора граф, руководимый генералом Мосоловым, высказывался за то, что Государю было необходимо принять командование, дабы спасти положение, но что позже можно передать командование в руки какого либо генерала.

15-га августа, вернувшийся из Могилева генерал Джунковский был приглашен экстренно к министру Внутренних дел князю Щербатову.

Князь объявил генералу, что он только что получил записку от Государя Императора: - 'Уволить немедленно генерала Джунковского от занимаемых им должностей с оставлением в свите'. Удар был и неожиданный и сильный. Только десять дней тому назад, после доклада о Распутине, Государь был очень милостив. Пораженный случившимся, генерал 16 отправил Государю письмо, прося как милости отчислить его из свиты и уволить в отставку, с тем что, подлечившись он будет просить о поступлении в действующую армию. Ответа на это письмо не последовало, оно было сочтено за демонстрацию.

Увольнение Джунковского подняло большой шум и это было сразу же приписано немилости Императрицы и проискам Распутина. Дело в том, что о докладе генерала узнали многие. Теперь говорили, что ездившие в Москву Н. П. Саблин и Белецкий привезли неблагоприятные для Джунковского сведения, сообщенные, будто бы, Юсуповым и уволенным градоначальником Адриановым. Последний искал теперь поддержки у А. А. Вырубовой и заявлял, что в знаменитом апрельском скандале 'у Яра' Распутин ничего особенно скверного не делал и был оклеветан.

Эти слухи подогрели общие симпатии к уволенному Джунковскому. Он был завален письмами и телеграммами с выражением сочувствия. Принц Ольденбургский предлагал ему место при себе. Эти выражения симпатии были приняты в Царском Селе как демонстрация против Государыни. Это как бы окончательно уронило Джунковского в глазах Их Величеств, особенно, когда до них дошли слухи, что приехавший в Москву Джунковский, был принят почетно в московское дворянство, удостоился чествования дворянами и тогда, не стесняясь, рассказывал о своей борьбе с Распутиным и о его зловредной роли.

От Гучкова генерал получил тогда письмо, в котором тот, выражая свои сочувствия, прозрачно, указал что, когда придет момент, то новая Россия не забудет заслуг генерала и т. д. Поблагодарив автора за внимание, генерал ответил ему, что изменником своему Государю он никогда не был и не будет.

Стараясь позже полнее осветить истинную причину увольнения Джунковского и постигшей его немилости Государя, я узнал следующее.

Его начальник, князь Щербатов считал, что его уволили за то, что в появившейся в прессе статье о Распутине, Государь нашел некоторые фразы, тождественные с фразами доклада Джунковского. Дворцовому коменданту, Воейкову Государь сказал в те дни по поводу доклада Джунковского так:

'Джунковский меня очень удивил, поднимая вопрос, уже поконченный на докладе Маклакова два месяца тому назад'.

Н. П. Саблин передавал мне, со слов Государя следующее. Сделав Государю доклад и уходя, Джунковский оставил Его Величеству письменный доклад о Распутине. В нем Государь нашел сведения, которых генерал не доложил Государю. Государь рассердился, назвал такой поступок не достойным и трусостью.

Мне же лично кажется, что истинная причина увольнения генерала кроется еще и в следующем. От генерала Джунковского Государь никогда не слышал доклада, предостережения о том, что подготовлялось в смысле 'заговора'. Не считал ли Государь (а Царица наверно считала) это молчание странным, если не подозрительным со стороны того, кто по должности должен был бы первым знать о том и доложить Его Величеству.

Не докладывалось ничего на эту тему Государю и со стороны князя Щербатова. Позже князь писал мне: 'Относительно вашего второго вопроса, могу вас заверить, что ни от кого из моих коллег по Совету Министров, ни от Маклакова (с которым я был еще по Полтаве в личных хороших семейных отношениях), ни от кого либо из подчиненных или многочисленных знакомых из самых разнообразных слоев общества, я никогда не слышал о замышлявшемся, будто бы, государственном перевороте в пользу В. Кн. Николая Николаевича, тем более не имел я основания говорить на эту тему с Государем.'

В следующие дни все разговоры вертелись около Распутина, тем более, что в 'Биржевых Ведомостях' и в 'Вечернем Времени' появились статьи о Старце. И если в первой, еврейской по издателю, газете там была вполне приличная биография, то во второй, считавшейся по имени Суворина, правой и националистической, была сплошная клевета и клевета гнусная на него.

Этому не удивлялись, потому что всегда под хмельными парами, Борис Суворин дружил с Гучковым. На Распутина клеветали, что Старец агитирует за сепаратный мир, что он пользуется покровительством немецкой партии, что за ним числится несколько судебных дел, прекращенных