моторика — совсем другая…
Видя, что Володя мудреного слова не понял, Тюкалов пытается пояснить.
— Ну, как бы тебе попонятнее-то… Словом, боец и охотник оружие держат по-разному, да и ведут себя с ним тоже не одинаково. Дичь в охотника в ответ не выстрелит, понимаешь? Вот подъехали к нам эти деятели, увидали троих вооруженных мужиков, напряглись, не без этого, но ни один сразу винтовку свою из-за спины даже вытащить не попытался. Потом, когда наши повыпрыгивали — понятное дело, побоялись, что мы ответный огонь откроем. Но с самого-то начала, когда они думали, что в большинстве… Просто нет у них такого рефлекса — чуть что, сразу за ствол и палец к спусковому крючку поближе. Ну, и какие это, к едрене матери, бредуны?
— У старшего, кстати, карабин поперек седла лежал, — припоминает ходок.
— Ага, даже с предохранителя не снятый, — ухмыляется Михаил. — Там как раз все понятно — дедушка свою пушку демонстрировал. Показывал, что он старший, и потому ружжо у него самое крутое. Так сказать — статусная вещь. Но и это не главное.
— А что?
— А то, что испугались они нас. До усрачки испугались, Вов. Когда наши из вагона с Курсантом во главе посыпались, нужно было не ворон считать, а в глаза им смотреть. В них самый настоящий ужас был. У двоих, что помоложе, аж губы затряслись, как не заплакали — ума не приложу. Да и дедуля этот только за счет гонора своего держался, ему при младших лицо терять никак нельзя было. А как я в вагон его завел, так и все, скис… Колени трясутся, голову в плечи вжал… Словом, решили кролики от большого ума в шакалов поиграть, да на стаю волков нарвались. Сейчас, небось, сидят у себя в стойбище, штаны сушат, седла отмывают и Аллаха благодарят за милость его.
— И ты думаешь, что они за старое снова взяться не попробуют?
— Процентов на девяносто уверен. Я ж говорю — народ тут не разбойный, скорее — наоборот, вполне доброжелательный и дружелюбный…
Услышав это, Руслан только скептически хмыкнул.
— Успокойся Рус, я про ваши междусобойные разборки жузов в курсе, но прямо сейчас они никакого отношения к делу не имеют, — отрезал Михаил. — Так вот, ребята они неплохие, и трудяги — каких поискать, но, как бы это сказать: из-за своего обособленного житья и удаленности властей малость к анархии склонные. Но если им вовремя напомнить, что нарушать законы — это ай-ай-ай, потому как потом придут большие дяди, и сделают бо-бо, то будут они жить тихо и законопослушно.
— Угу, или напортачат и сбегут, а потом ищи-свищи, — недоверчиво сморщился Стельмашок. — Степи-то вокруг вон какие.
— Да куда они денутся с подводной лодки?! — вопросительно поднял бровь Тюкалов. — Это банде бредунов в этом плане хорошо — всех пожитков едва на рейдовый ранец наберется. А у этих — бабы, детишки, стойбище и стадо здоровенное. Куда они со всем этим? Заметь — со стадом далеко от воды не уйдешь, причем воды нужно много. А все надежные ее источники между такими вот кочевыми родами давно уже поделены. И чужаков на своей территории видеть никто рад не будет. А значит — ежели накосячат они, то выловить их — пара пустяков. И вот именно поэтому, когда в Индер доедем, я тамошние власти обо всем происшедшем извещу. Наказывать их пока, в общем-то, не за что, а вот приглядеть — стоит. Так, на всякий пожарный.
О том, что состав наш приближается к Индеру я понял минут, наверное, за сорок. Сначала мы увидели в степи небольшое стадо верблюдов. Выглядели они вовсе не так нарядно, как на пачке «Кэмела»: мало того, что двугорбые, так еще и цвета непонятного — ржаво-черного, и все в свисающих клочьях свалявшейся чуть не до состояния войлока шерсти. «Корабли пустыни» проводили нас меланхоличными взглядами, продолжая что-то жевать, хотя, клянусь, не понимаю, как они умудряются жрать здешнюю «траву», которая по всем параметрам больше на колючую проволоку похожа.
Потом промелькнули какие-то занесенные песком руины, больше всего похожие на остатки пакгаузов и обвалившийся элеватор. Хотя, могу и ошибаться, торчало из-под наметенных под рухнувшие стены барханов песка не много. Вот упавшую, проржавевшую насквозь, водонапорную башню, похожую на гигантскую противотанковую гранату, перепутать с чем-либо сложно. Вдоль насыпи, с которой давно уже были сняты и рельсы, и шпалы, валялись явно сброшенные когда-то с путей остовы грузовых и пассажирских вагонов, цистерн и платформ, раскуроченные донельзя. Сложно сказать, когда именно их так разбарахлили, уж больно давно это было, но, похоже, что это некогда от мешающего неисправного подвижного состава избавлялись. Еще через несколько минут проскочили мы мимо будки железнодорожного переезда и шлагбаума, тоже давным-давно заброшенных, облезлых и занесенных песком. Еще через пару-тройку километров начались места вполне обитаемые. Вдоль насыпи стали появляться какие-то длинные сараи из посеревших от времени досок, сложенные из старых, некогда черных от пропитавшего их креозота, а теперь светло-коричневых, выцветших от времени и выгоревших на безжалостном пустынном солнце, шпал непонятного непосвященному назначения будки. А потом и дома: и глинобитные, и саманные, и даже кирпичные. Покрытые настолько толстым слоем песка, что совершенно невозможно на глаз определить, а есть ли под ним вообще асфальт, улицы, играющая в пыли чумазая ребятня, какой-то аксакал верхом на неспешно трусящем сером ишачке. У меня даже возникла мысль, что вот в таких местах как Индер наступления Большой Тьмы наверное практически и не заметили. Тут люди уже бог знает сколько десятилетий в состоянии вялотекущего постапокалипсиса живут. Привыкли.
Без остановки, только дав несколько длинных предупреждающих гудков, наш состав проскочил мимо лет сто, наверное, не крашенного и сильно облупившегося, но вполне симпатичного здания вокзала, судя по внешнему облику, явно после Великой Отечественной пленными немцами построенного. Таких по всему Казахстану полно, богато фашисты тут повкалывали, нанесенный ими стране ущерб возмещая.
Вот только полюбоваться нам на сие, вот уже почти сотню лет стоящее архитектурное чудо не дали — состав, немного снизив скорость и периодически коротко посвистывая, продолжал куда-то ползти, скорее всего — на товарную станцию. Так и оказалось: окруженная высоким бетонным забором с тремя-четырьмя «нитками» ржавой колючей проволоки поверху территория, невысокая платформа с аппарелью, явно складского вида здания вокруг. Чуть в стороне — большой и малость ржавый железнодорожный кран, буквой «П» раскорячившийся над путями. Водокачка и здоровенные бурты с углем поодаль. Ошибиться сложно.
А еще нас там ждал сюрприз: буквально в нескольких шагах от платформы стоял внедорожник «Дон», а возле него — четверо крепких, коротко стриженых ребят в разгрузочных жилетах, при автоматах, одетых в выгоревшую чуть не добела, некогда оливкового цвета форму. Кстати, здорово похожую на хорошо памятную мне «афганку». Старую, еще советского образца. Шевроны на рукавах толком не видно, но триколор югороссийский различим явственно. Это что такое? Комитет по торжественной встрече?
Так и оказалось. Командир той самой, спецгруппы погранвойск, что будет обеспечивать нашу инфильтрацию[46], выслал навстречу своих бойцов, чтоб мы не заплутали в дороге. Интересные, кстати, ребята: крепкие, подвижные, с приятными лицами и, что забавно, все как один — яркие шатены. В смысле — рыжие.
Парни, как только я первым выпрыгиваю из вагона, подходят ближе.
— Вы лейтенант Тюкалов? — спрашивает тот, что стоит чуть впереди.
— Да, ребята, я. А вы кто такие?
— А мы тут вас ждем. Я — лейтенант Шрайнер, отдельная разведывательно-диверсионная рота пограничных войск Югороссийской Республики, — отвечает он и протягивает мне раскрытое удостоверение.
Остальные тоже представляются:
— Старший сержант Зиберт.
— Старший сержант Брунгард.
— Сержант Резнер.
О, как! Ерш твою меть, это ж надо, как подобрались! Нет, я, конечно, слышал, что в Казахстане много немцев живет, но чтобы вот так, в одно время и в одном месте…
— Парни, а вы, часом, не братья? — с улыбкой интересуюсь я, пожимая им по очереди руки.
— Не, — отрицательно мотает головой лейтенант Шрайнер. — Однофамильцы.
