губернатору Рима и сказал, чтобы тот приложил немного старания к разысканию этого злодея. В эти дни папа послал за мной; потом, ловкими разговорами, перешел к монетам и весьма к слову сказал мне: “Бенвенуто, взялся ли бы ты делать фальшивые деньги?” На что я отвечал, что, по-моему, сумел бы делать их лучше, чем все те люди, которые занимаются этим гнусным делом; потому что те, кто занимается таким лодырничанием, это люди, которые не умеют зарабатывать, и люди невеликого ума; а если я, с моим малым умом, зарабатываю столько, что у меня остается, — потому что, когда я делаю чеканы для монетного двора, то каждое утро, еще не пообедав, мне удается заработать по меньшей мере три скудо, ибо так всегда было заведено платить за денежные чеканы, а этот дурак начальник на меня зол, потому что ему хотелось бы иметь их дешевле, — то мне вполне достаточно того, что я зарабатываю с помощью божьей и людской; а если бы я делал фальшивые деньги, мне бы не удавалось столько заработать. Папа отлично понял эти слова; и так как он велел искусно следить за тем, чтобы я не уехал из Рима, то он им сказал, чтобы они искали старательно, а за мной не следили, потому что ему не хотелось бы меня рассердить, что было бы причиной меня лишиться. Те, кому он это горячо велел, были некои камеральные клирики, каковые, приложив это должное старание, потому что им полагалось, тотчас же нашли его. Это был чеканщик монетного же двора, которого звали по имени Чезери Макерони, римский горожанин; и вместе с ним был взят один гуртильщик монетного двора160.

LIV

В этот самый день я проходил по пьяцца Навона, и со мною был этот мой чудесный пудель, и, когда я поравнялся с воротами барджелла, то мой пес с превеликой прытью, сильно лая, кидается в ворота барджелла, на некоего юношу, какового как раз велел немножко этак задержать некий Доннино161, пармский золотых дел мастер, бывший ученик Карадоссо, потому что у него было подозрение, что тот его обокрал. Этот мой пес делал такие усилия, чтобы хотеть растерзать этого юношу, что подвигнул стражников к состраданию: к тому же дерзкий юноша хорошо защищал свою правоту, а этот Доннино говорил не столько, чтобы было достаточно, тем более, что тут же был один из этих капралов стражи, который был генуэзец и знал отца этого юноши; и таким образом, в виду собаки и этих прочих обстоятельств, они уже хотели было отпустить этого юношу во всяком случае. Когда я подошел, и пес, не зная страха ни шпаг, ни палок, снова накинулся на этого юношу, они мне сказали, что если я не уйму своего пса, то они мне его убьют. Я оттащил пса, как мог, и, когда юноша надевал на себя плащ, у него из куколя выпало несколько свертков; и этот Доннино признал, что это его вещи. И я также признал там маленькое колечко; поэтому я тотчас же сказал: “Это и есть тот вор, который мне взломал и ограбил мастерскую; поэтому моя собака его и узнаёт”. Я отпустил собаку, и она снова бросилась на него. Тогда вор стал у меня просить прощения, говоря, что возвратит мне все, что у него есть моего. Я снова оттащил собаку, и он мне вернул золотом, и серебром, и кольцами все, что у него было моего, и двадцать пять скудо в придачу; затем просил меня простить его. На каковые слова я сказал, чтобы он просил прощения у бога, потому что я ему не сделаю ни добра, ни зла. Я вернулся к своим трудам, а несколько дней спустя этого Чезери Макерони, фальшивомонетчика, повесили в Банки, против дверей монетного двора, его товарища сослали на каторгу; генуэзского вора повесили на Кампо ди Фьоре; а я остался с еще большей славой честного человека, чем даже раньше.

LV

Когда я почти уже кончал мою работу, случилось это превеликое наводнение162, каковое затопило водой весь Рим. Я стоял и смотрел, что делается, и уже день кончался, пробило двадцать два часа, а воды росли непомерно. А так как мой дом и мастерская выходили спереди на Банки, а сзади возвышались на несколько локтей, потому что приходились со стороны Монте Джордано, то я, подумав прежде всего о спасении своей жизни, а затем о чести, захватил с собой все эти драгоценные камни, а самую золотую работу оставил на попечение моим работникам, и так, босиком, спустился из задних моих окон и пошел, как мог, через эти воды, пока не пришел на Монте Кавалло, где я встретил мессер Джованни Гадди, камерального клирика, и Бастиано, венецианского живописца. Подойдя к мессер Джованни, я ему отдал все сказанные камни, чтобы он мне их сберег; и он уважил меня, как если бы я был ему родной брат. Спустя несколько дней, когда ярость воды миновала, я вернулся к себе в мастерскую и закончил сказанную работу так удачно, благодаря милости божьей и моим великим трудам, что ее признали самой лучшей работой163, которую когда-либо видывали в Риме; так что, когда я отнес ее к папе, он не мог насытиться мне ее хвалить и сказал: “Если бы я был богатым государем, я бы подарил моему Бенвенуто столько земли, сколько бы мог охватить его глаз; но так как по теперешним дням мы бедные разоренные государи, но во всяком случае мы ему дадим столько хлеба, что хватит на его малые желания”. Выждав, пока у папы пройдет этот его словесный зуд, я попросил у него булавоносца, который был свободен. На каковые слова папа сказал, что хочет дать мне нечто гораздо более значительное. Я отвечал его святейшеству, чтобы он пока дал мне эту малость в задаток. Рассмеявшись, он сказал, что согласен, но что он не хочет, чтобы я служил, и чтобы я договорился с остальными булавоносцами насчет того, чтобы не служить; за что он даст им некую льготу, о которой они уже просили папу, а именно позволит им требовать свои доходы принудительно. Так и сделали164. Это место булавоносца приносило мне доходу без малого двести скудо в год.

LVI

Продолжая после этого услужать папе то одной маленькой работой, то другой, он поручил мне сделать рисунок богатейшей чаши; я и сделал сказанный рисунок и модель. Модель эта была из дерева и воска; вместо ножки чаши я сделал три фигурки изрядной величины, круглые, каковые были Вера, Надежда и Любовь; на подножии затем я изобразил соответственно три истории в трех кругах, полурельефом: и в одной было рождество Христово, в другой воскресение Христово, в третьей был святой Петр, распятый стремглав; потому что так мне было поручено, чтобы я сделал. Пока эта сказанная работа подвигалась вперед, папа очень часто желал ее видеть: поэтому, приметив, что его святейшество ни разу с тех пор не вспомнил о том, чтобы дать мне что-нибудь, и так как освободилась должность брата в Пьомбо165, я однажды вечером ее попросил. Добрый папа, уже не помня больше о том зуде, который его одолел при том окончании той другой работы, сказал мне: “Должность в Пьомбо приносит свыше восьмисот скудо, так что, если бы я тебе ее дал, ты бы начал почесывать живот, а это чудесное искусство, которое у тебя в руках, пропало бы, и на мне была бы вина”. Я тотчас же ответил, что породистые кошки лучше охотятся с жиру, чем с голоду; так и те честные люди, которые склонны к талантам, гораздо лучше их применяют к делу, когда у них есть в преизбытке, чем жить; так что те государи, которые содержат таких людей в преизбытке, да будет известно вашему святейшеству, что они орошают таланты; а в противном случае таланты хиреют и паршивеют; и да будет известно вашему святейшеству, что я попросил не с намерением получить. Уж и то счастье, что я получил этого бедного булавоносца! А тут я так и ожидал. Ваше святейшество хорошо сделает, раз оно не пожелало дать ее мне, дать ее какому-нибудь даровитому человеку, который ее заслуживает, а не какому-нибудь неучу, который станет почесывать живот, как сказало ваше святейшество. Возьмите пример с доброй памяти папы Юлия, который такую должность дал Браманте, превосходнейшему зодчему166. Тотчас же откланявшись, я, взбешенный, ушел. Выступив вперед, Бастиано, венецианский живописец, сказал: “Всеблаженный отче, пусть ваше святейшество соблаговолит дать ее кому-нибудь, кто трудится в художественных делах; а так как и я, как известно вашему святейшеству, усердно в них тружусь, то я прошу удостоить ею меня”. Папа ответил: “Этот дьявол Бенвенуто не выносит никаких замечаний. Я был готов ему ее дать, но нельзя же быть таким гордым с папой; теперь я не знаю, что мне и делать”. Тотчас же выступил вперед епископ везонский и стал просить за сказанного Бастиано, говоря: “Всеблаженный отче, Бенвенуто молод, и ему куда больше пристала шпага, чем монашеская ряса; пусть ваше святейшество соблаговолит дать эту должность этому даровитому человеку Бастиано; а Бенвенуто вы можете другой раз дать что- нибудь хорошее, что, быть может, окажется и более подходящим, чем это”. Тогда папа, оборотясь к мессер

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату