интервалах между пиршествами, вплетаются мечты о создании русской музыки, возвышающейся над вагнеровской. Кто им помешает в осуществлении этой цели? Княгиня Саксен-Альтенбург? В таком случае ее высмеют в салонном кабаре. Сам Мусоргский о ней написал песенку: No, tres nobles spectateurs! [31] и назвал ее музой Евтерпой.
Балакирев, Кюи, Бородин, Римский-Корсаков, да и Гиньолю к этому добавили свои остроты. Один только Венявский в качестве чужестранца и гостя оставался слушателем. Ведь неудобно, чтобы солист и советник великой княгини Елены Павловны сочинял сатирические стишки на ее счет.
Однако Ольга Петровна поощряла его и в этом деле.
— Я для вас пойду на любой риск, но не в этом случае, ведь речь идет о даме.
— О даме? А какая собственно разница?
— Разница все же существует, — конечно, небольшая, но все же есть, — скромно улыбается скрипач.
Беседа по-французски ничем не смущает, наоборот она кажется пикантнее. Певица забавляется этой двусмысленностью.
— Но, но… — грозит она пальчиком, — вы уверены в этом?
— А вы, такая восхитительная и талантливая женщина, нет?
— Я и не знала что вы такой «кокет».
— Измените род. В таких случаях по французски говорят:
Певица — крупная, полная блондинка с золотистыми волосами и маленьким ротиком с ровными мелкими зубками. Рядом с Генриком она кажется еще выше, благодаря модным высоким каблучкам и кринолину. Она знала, что скрипач женат. Это было удобно, ибо позволяло хранить в тайне связь. Она избегала знакомства с мадам Венявской, хотя удобный случай представлялся уже не раз. Она считала Изу обыкновенной мещанкой, погрязшей в домашних дрязгах. Ее широкая, щедрая рука, умение собирать вокруг себя самых интересных людей Петербурга, выгодно ее отличали от Изы, и Генрик быстро пришел к этому выводу. Склонный к жизни богемы, скрипач хорошо себя чувствовал в ее обществе и все чаще искал его. По всей вероятности, Ольга Петровна замечала состояние Генрика и наблюдала за ним уже длительное время. Однажды зимой она обратилась к Генрику.
— Приходи сегодня в пять часов на репетицию.
— Ты будешь петь Эльзу в «Лоэнгрине»?
— Да, я хочу попробовать что нибудь вагнеровское.
— Прекрасно, новая роль всегда возбуждает интерес и увеличивает успех.
Генрику приходилось дома не раз объясняться по поводу своего постоянного отсутствия.
Репетиция должна была продолжаться не больше часа, а вернулся он в десять. Певица мечтала выехать в Париж и выступить в Большой опере.
— Говорят, у тебя в столице Франции есть друзья? Ты ведешь знакомство с импрессарио, критиками, директорами, дирижерами?
Все это было сказано в перемежку с поцелуями, как-бы от нечего делать, без практических выводов. Впрочем, она сейчас же перешла на другую тему.
— Ты ездил по варшавскому мосту через Вислу?
— Еще нет.
— А я ездила. Я в прошлом году выступала в Варшаве.
— Ты осталась довольна польской публикой?
— Очень. Ведь я не граф Берг, — ответила певица.
Так возникла тайна Венявского. Скрипач оберегал ее вместе с певицей. Он получил еще одну должность, правда почетную, но вместе с тем очаровательную, необыкновенную.
За кулисами об этом говорили разно. Однако, в большинстве случаев отмечалось, что по царскому повелению солист его императорского величества дает певице уроки музыки.
Каникулы предполагалось провести интересно.
Однако в Люблине его встретили слезы, а болезнь задержала отъезд в Германию, где происходили всякие реформы.
Только поздней осенью, скрипач с женой и сыном приехали в Петербург. Он уже знал о покушении Березовского на царя, о возгласе Флоке.
В мире художников и артистов господствовало большое оживление.
Оффенбаховская «Герцогиня Герольштейнская» и «Нюрнбергские мейстерзингеры» Вагнера вызвали среди музыкантов и певцов большой интерес, больший, чем выставленные недавно картины Матейко «Рейтан на Варшавском Сейме» и «Проповедь Скарги».
Большая золотая медаль, присужденная Матейко в Париже, подкрепляла измученные сердца — а циклы Гроттгера «Литва» и «Война» напоминали о трагической истории отчизны, о последнем командире повстанцев ксендзе Бжузке, повешенном в Соколове. В Петербурге упразднена специальная канцелярия по делам Польского Королевства. Возрастало бремя, легшее тяжелым грузом на плечи польской общественности, на плечи польской колонии в Петербурге, тем более, что продолжались споры о смысле восстания 1863 года и о ценности возглавлявших его людей. Написанная Спасовичем по-русски История польской литературы, уже казалась памятником отдаленной старины, хотя издана она всего лишь два года тому назад.
Катковщина сильнее чем в прежние годы, отравляла давнюю дружбу и симпатии. Восторгались Бисмарком! Ничего больше не оставалось, как только бегство в искусство.
Венявский не искал Ольгу. Во время репетиции он подошел к ней и по дружески поздоровался.
— Приветствую после каникул.
— Почему ты до сих пор не пришел ко мне?
— Правда, почему? Я не хотел из деликатности напрашиваться со своей дружбой. Ведь никогда неизвестно, как я буду принят.
— Ты мог бы мне верить. Впрочем, здесь не место для такой беседы. Пожалуйста, зайди ко мне. Ты знаешь, когда я бываю дома и кто у меня желанный гость.
Это было серьезное приглашение. Тем хуже солисту его императорского величества… Едва, едва устроил судьбу Юльяна, помирился с женой, матерью, а на горизонте опять собираются тучи. А при этом Володя Гусев в голубой рубашке, подпоясанной шелковым шнурком, приходил искушать.
— Поедем в Малороссию: Киев, Екатеринослав, Херсон, Одессу. В Азов, Ростов на Дону, Харьков, а можно поехать и в Крым. Это составит около 20 концертов. На обратном пути попадем в Кишинев, Кременец, Ровно, Вильно и вернемся довольные собой как два ангела.
— Не могу. Я обязан быть в Петербурге. У меня занятия в Консерватории.
— Я уж об этом слышал. А во время масленицы на месяц поехать бы можно? Подумайте, Генрик Фадеевич.
— Хорошо, я подумаю.
— А может быть теперь устроить вам концерт с Ольгой Петровной?
— Это почему? Она поет в Опере, а я скрипач.
— Это и принесет успех.
— Возможно. Однако не советую. Лучше пусть останется по старому.
Предложение импрессарио его встревожило. Ему казалось, что о тайне никто не знает, а этот ловкий делец уже о чем-то пронюхал.
— Не везет мне теперь с любовью. Надо попробовать счастья в игре, — засмеялся скрипач.
