— Может, поговорим? — предложил я.

— Ну что ж, поговорим, — откликнулся он. — Перед отъездом в Лондон я проверял нашу комнату. Она единственная в доме, где можно разговаривать, не боясь быть услышанным. Стены между нею и другими комнатами ни такие тонкие, как везде.

— Значит, наша лодочная прогулка вчера ночью не была вызвана никакой необходимостью, — начал я брюзжать.

— Никакой, — рассмеялся Финбоу. — Но тогда я не знал этого. Кроме того, благодаря прогулке мы оба окунулись в атмосферу таинственности.

— Подумаешь! — воскликнул я. Он задумчиво продолжал:

— Весёленькая ночка, ничего не скажешь.

— Весёленькая?! — повторил я возмущённо.

Я мечтал поскорее добраться до постели, но знал, что не смогу заснуть, пока не выясню, что нужно было Финбоу узнать от Эвис.

— Зачем ты мучил Эвис своими бесконечными рассуждениями? Ты же видел, что она еле держится на ногах.

— Именно поэтому я и затеял этот разговор, — ответил Финбоу.

— Не очень достойный приём, — заметил я, — пользоваться слабостью другого.

— Дорогой Иен, — мягко ответил Финбоу. — Такие развлечения не в моем духе. Я затеял разговор с Эвис, потому что хотел узнать кое-что о ней самой… ну и, разумеется, потому, что это гораздо легче сделать в беседе с человеком уставшим. Ты, наверно, знаешь, что чаще всего у людей развязываются языки тогда, когда они валятся с ног от усталости или когда пьяны. Это свойство весьма полезно использовать, если интересуешься процессами человеческого мышления, но, к сожалению, его не всегда по достоинству оценивают. У выпившего человека уже после нескольких рюмок развязывается язык, потому что у него притупляется чувство самоконтроля. Предрассветные часы оказывают на психику человека такое же действие, что и алкоголь. Вспомни только, сколько сокровенных тайн поверяли тебе после полуночи! Вспомни, сколько секретов ты сам рассказал! И как стыдно обычно бывает на следующее утро, когда трезвый рассудок заставляет критически оценить свои поступки! Финбоу продолжал:

— К сожалению, мы редко отдаём себе отчёт в том, каким образом протекает последовательность наших умонастроений на протяжении одних суток. По-моему, это происходит потому, что большинство людей плохо разбирается в психологии и просто не способно заметить колебаний собственных умонастроений. Я в своей жизни встретил единственного человека, который умел тонко использовать способность человеческого мышления к трансформации. Это один мой знакомый писатель. Он всегда садится за работу поздно вечером, когда в психике господствует подсознательное «я». А утром, когда пробуждается способность критически мыслить, он правит написанное накануне. По его словам, он каждый раз делает тройную работу. Правда, это ему не помогает — он все равно пишет из рук вон плохо.

Тут моё терпение лопнуло, и я взмолился:

— Ради всего святого, будь другом, прекрати свои туманные словоизлияния. Скажи мне толком, зачем тебе понадобился этот разговор с Эвис? Что ты из него вынес? Неужели ты не видишь, что я извёлся вконец от этой неизвестности?! Что она искала в доме, когда мы неожиданно вошли? Что все это, в конце концов, значит?

— Прости меня, Иен, — сказал Финбоу, присаживаясь на край моей кровати. — Я вижу, как ты нервничаешь. Но ты должен набраться терпения ещё на пару деньков. Кто совершил преступление, я до сих пор» ещё не знаю. И не знаю, почему Эвис бродила ночью по дому. Могу только предположить, что она хотела что-то сжечь… Вспомни, как она настаивала, чтобы разожгли камин вчера вечером.

Я сразу насторожился:

— Ты думаешь, это значит… Финбоу оборвал меня:

— Это может означать все, что угодно, и ровным счётом ничего. Не забывай, что в этой милой компаньице полно всевозможных душевных драм, однако совсем не обязательно все они должны иметь отношение к убийству. Преступницей может оказаться и Эвис и Тони, но не обе. Однако и та и другая ведут себя так, будто им есть что скрывать — и немало. Вот я и пытаюсь разобраться во всех этих хитросплетениях. Поэтому я и беседовал с Эвис сегодня ночью. А ловко я расставил ей сети! Впрочем, ты этого оценить не способен. Начал исподволь — с театра, по опыту знаю, что любая девушка типа Эвис в какой-то период своей жизни втайне мечтает о сцене. Затем потихоньку подвёл её к любовной мелодраме, что, с моей точки зрения, должно было ей импонировать, как это импонирует почти всем в её возрасте. Если бы я знал, что она увлекается музыкой, я бы завёл речь об опере. Мне хотелось создать атмосферу романтики, любви… я прозрачно намекнул на лично пережитое… после этого оставалось лишь сидеть и слушать историю жизни Эвис из её собственных уст, помнишь, как она рассказывала о своих поклонниках, о том, как она ни в одного из них так и не смогла влюбиться!

Я не мог не восхищаться ловкостью Финбоу, хотя все моё существо и восставало против его методов.

— Ты чертовски умен, Финбоу, — сказал я.

— И падок на лесть, — улыбнулся он, — так что благодарю за комплимент. Подобно всем закоренелым льстецам, я и сам не безразличен к лести. Но на этот раз похвала вполне заслуженна. Я бы вытянул из Эвис все, что угодно, если бы не вторжение этой миссис Тафтс, чтоб ей неладно было. Она испортила все дело. Придётся мне завтра ещё раз побеседовать с Эвис. Но все-таки мне удалось узнать кое-что. Правда, мне не известно, насколько достоверно то, что я узнал. Во всяком случае, похоже на то, что Эвис действительно не любила Роджера…

— Это для меня не новость, — отрезал я.

— А вот мне иногда приходила мысль, что она могла любить и ненавидеть его в одно и то же время. Вызывать противоречивые чувства — свойство таких натур, как Роджер. Но в данном случае я ошибся, — произнёс Финбоу. — Однако гораздо важнее другое: она не любит и Кристофера. Я должен хорошенько сосредоточиться и обдумать, какие последствия вытекают из этого. Бог мой, какой же запутанный клубок личных взаимоотношений в твоей милой компании: Роджер влюблён в Эвис; Эвис обручена с Кристофером, но не любит его; Филипп и Тони влюблены друг в друга, но у Тони есть от него какая-то тайна, это несомненно; Уильям ненавидит Роджера. Теперь мне остаётся выяснить отношение самого Кристофера к его помолвке с Эвис.

— Он, мне кажется, без ума от девушки, — заметил я. — В противном же случае, — тут у меня мелькнула ещё одна догадка, — в противном же случае он хочет жениться на ней из-за денег. Послушай, Финбоу, а ведь это именно он мог пойти на преступление и убить Роджера, чтобы удвоить приданое своей невесты.

— Гениально, Иен, — заметил Финбоу. — Не исключено, что так оно и было. Но наверняка пока ничего нельзя сказать. Давай-ка лучше спать. — Он взглянул на часы. — Без малого половина пятого.

Я уже улёгся и вдруг вспомнил;

— Финбоу, — спросил я, — а как быть с Филиппом и Тони? Не можем же мы позволить, чтобы они остались на улице на всю ночь?!

— Не можем, — ответил Финбоу, укладываясь. — Они там и не останутся.

— Как? — спросил я в недоумении. — Кто же им откроет?

— Никто, — ответил друг. — Им это и не понадобится, Они прячутся где-то в доме.

— Откуда ты это знаешь? Ты их видел?

— Нет, — ответил он. — Просто надо быть совсем без головы, чтобы выйти из дому в одной пижаме в такую сырую ночь. А они хоть и влюблены друг в друга, но рассудок ещё не потеряли!

— Тогда где же они прячутся? Ведь мы обшарили все углы.

Меня охватил какой-то необъяснимый страх, когда я представил, что где-то по тёмному дому бродят, как призраки, Филипп и Тони.

— Их нет на улице, они, очевидно, где-то внутри, — зевнул Финбоу. — Иен, неужели ты в самом деле хочешь, чтобы я сейчас поднялся с постели и пошёл их искать? Для этого мне придётся чертить план дома, а это дьявольски нудное занятие. Обещаю тебе, что за завтраком ты увидишь Филиппа и Тони живыми и невредимыми.

— С ними что угодно могло случиться, ведь мы же не знаем… Не хватает нам ещё одного… — Я