— Меня никто не уполномачивал на подобные действия, — сухо ответил Сергей. — Бумаги читать согласен, людей же пытать — увольте.
— Кто говорит о пытках? — искренне изумился Георгиадис. — Нож, плети да железо каленое хороши только, когда вы уже знаете, что спросить. И при этом уверены, что человек знает ответ. В Борисове же вы действовали вслепую. Так вам нужно было опросить десятка полтора, да показания сопоставить. Да придумать еще с полдесятка новых вопросов. И снова провести поляков по кругу. Вот тогда-то вы и смогли бы нарисовать картинку вполне убедительную. А у вас на руках было одно случайное сообщение адъютанта французского императора.
— В Бухаресте мы тоже знали немногим больше, но ведь донесениям дали ход! И как они заработали!
Прежде чем ответить, Артемий Прокофьевич яростно шлепнул себя по запястью, пришибив огромного овода.
— Прежде всего, в Валахии с нами был генерал Кутузов, а не адмирал Чичагов. Но и тогда, если бы мы узнали лишь о стамбульской ноте Наполеона, это нам мало чем помогло бы. Но сообщение Мурузи оказалось верхним в огромной постройке. Знаете, как замковый камень в оконной арке или же мощном своде. Сам по себе вроде бы невелик, а какую конструкцию держит! В поисках такого иносказательного камня и состоит наша работа.
— Какая работа? — резко спросил Новицкий. — И почему наша?
— Узнавать, — нимало не обескураженный тоном собеседника ответил Георгиадис. — Смотреть, слушать, спрашивать, сопоставлять, обдумывать, составлять записки да меморандумы. А почему наша? Да потому, уважаемый Сергей Александрович, что приехал я к вам с предложением примкнуть к нашему темному и тайному братству ищущих.
— Вряд ли я смогу быть вам полезным.
— Зачем же так торопиться с ответом? Мы же с вами не в гусарском полку. В нашем деле всегда есть время подумать. Только его иногда очень и очень немного. Что же касается полезности — работа наша вам по вкусу, это я видел. Способности к ней у вас тоже имеются. Вам она нравится, вы ей не безразличны, что же откладывать соединение?
— Я в отставке.
— Гусарские ротмистры мне сейчас не нужны.
— Я инвалид.
— Вы чуть не загнали меня ходьбой по этому лугу. И хромаете вы, только когда вспоминаете о своей ране. А как увлечетесь, да хотя бы игрой с Полканом, так сразу и нога двигается как невредимая. Что же касается материального существа дела, то вы будете приняты на службу чиновником особого департамента. Возможно, военным чином. Но это останется между нами. Для прочих вы будете лишь чиновником ведомства, в котором и будете служить, так сказать, ex officio[24]. Двойное жалованье — хорошая прибавка даже для доходов с поместья.
— Какие там доходы… — Новицкий обреченно махнул рукой. — Одна захудалая деревенька. Сто — сто пятьдесят рублей в год. Только бирюком в лесах прятаться.
— Вот видите. Так что все резоны вам согласиться на мое предложение. Но я не прошу немедленного ответа. Сутки, двое, сколько вы еще согласны терпеть меня в доме. Как только ответите, я сразу уеду. С легким сердцем, с тяжелым, это зависит от вас… И еще хочу предупредить — дело наше отнюдь не бумажное. Метаморфозы возможны любые, и неожиданности встречаются всякие. Кстати, вы знаете, что Мурузи казнен?
— Если вы думаете, что такое известие может остановить!.. — вспылил Новицкий.
Полкан тоже вскочил. Он давно прислушивался к разговору и понял, что приезжий человек досаждает хозяину. Пес не гавкнул, не зарычал, только нагнул лобастую голову и обнажил клыки.
— Спокойно! — Сергей ухватил огромного зверя за шерсть, поднявшуюся на загривке. — Это я не только ему, еще и себе. Вы не пугаете меня, вы искушаете.
Георгиадис рассмеялся, заливисто, но не слишком-то искренне:
— Чего же может испугаться александрийский гусар?
— Это полковнику не пристало бояться, а я всего-навсего ротмистр.
— Кстати, согласившись на мое предложение, вы будете приняты в службу следующим чином.
— Правда, что Мурузи казнили?
— К сожалению, да. Он и брат его Панайот были обезглавлены перед воротами сераля. Головы их выставили на обозрение черни с такой приблизительно подписью — «Они знали тайны турецкой империи и продавали их русским».
Сергей отпустил Полкана, нагнулся за веткой, сломал ее пополам и отправил собаку в лес. Короткая деревяшка пролетела, кувыркаясь, десяток саженей, ударилась в ствол и рухнула, затерявшись среди подлеска. Новицкий с минуту смотрел, как пес, обиженно взвизгивая, роется среди слоя опавших иголок, продирается сквозь цепкий и пахучий кустарник. Потом взглянул наверх, где далекие кроны расчерчивали зеленью почти безоблачный небосвод. Повернулся к Георгиадису, шагнул через пару теней, упавших от мачтовых сосен, и сказал коротко:
— Я согласен…
Вечером того же дня со стола Новицкого убрали все бывшие там бумаги и книги, а на столешнице раскатали карты, привезенные Артемием Прокофьевичем.
— Насколько мне известно, Сергей Александрович, Кавказ и страны, что находятся за теми горами, места вам знакомые.
Новицкий склонился над листом и повел поверх бумаги пальцем. Покачал головой и выпрямился.
— Точно места найти не могу, но где-то восточней Тифлиса. Там, на речке Иоре, генерал Лазарев разбил войско аварцев. Было это в тысяча восьмисотом году. Мой отец, штабс-капитан Кабардинского полка, заколол знаменщика Омар-хана и взял зеленое полотнище. А еще через три года он погиб вместе с генералом Гуляковым, когда тот пытался достать лезгин в самых горах. Граф Воронцов был рядом с ним до самой его смерти. В Петербурге граф пытался найти меня в Преображенском полку, но я уже перевелся в армию. Мать получала пенсион за мужа, но его едва хватало ей самой. Служить в гвардии на одном жалованье стало совсем невозможно. Граф разыскал меня позже, в Турции, и рассказал о том злосчастном сражении… Но сам я на Кавказе еще побывать не успел. Да и горы в жизни своей видел только Балканские. И то издали.
Пока Сергей вспоминал, Артемий Прокофьевич стоял почтительно наклонив голову. Хозяин замолк, и вдвоем они помолчали немного. Потом Георгиадис заговорил:
— О судьбе вашего батюшки я наслышан. Знаю, что храбрый был офицер, как, впрочем, и прочие его товарищи по Кавказскому корпусу. Вижу, что качество сие перешло по наследству сыну.
Новицкий усмехнулся:
— Спасибо на добром слове. Другого имущества, кроме честного имени, отец службой так и не нажил. Жену себе вывез из Польши, почти бесприданницу. Так и пробавлялись доходами с одной деревушки.
— А ваша матушка?..
— Умерла год назад. Дождалась меня, приняла больного, поставила на ноги и, как только я зашагал, — скончалась. Так что в определенном смысле, Артемий Прокофьевич, я вам подхожу безусловно. Один, совсем один. Кроме Полкана, Михайлы и старой Феклы, жалеть меня и ждать некому.
Георгиадис неожиданно взял Сергея за плечи и крепко стиснул. Оказалось, что в руках этого сухощавого, гладко выбритого, затянутого в вицмундир чиновника имеется немалая сила, которой вполне хватило бы и правофланговому гренадеру.
— Сергей Александрович, давайте уясним наши позиции раз и надолго. Я не умирать вас зову, а жить и работать. Дело наше рисковое, в чем-то сродни солдатскому. То есть иногда мы погибаем. Но главная наша задача все-таки — выжить. Потому что мертвые уносят свои тайны с собой. Хорошо, если о них не узнает враг. Плохо, когда они останутся неведомы другу. Отец ваш, капитан русской армии, погиб с ружьем в руках, не отступив перед шашками и кинжалами. Тем самым он исполнил свой долг, честь ему, слава и вечная память! Вы же, служащий некоего департамента — назовем его пока что
