— В норме. Какие будут ЦУ?

—Две бригады, Левицкого и балашихинская, — на выход! Через час сбор на базе, готовность к вылету — шесть часов. Контейнеры со снаряжением будут доставлены на аэродром в Чкалов-ске, там вас ждет персональный борт. Ну а лично вам, подполковник, в двадцать два ноль-ноль предписано явиться в Совбез: с вами будет проведен дополнительный инструктаж.

— Сергей Юрьевич, следуйте за мной.

Сотрудник в штатском дожидался Шувалова у служебного подъезда, через который можно было попасть в здание аппарата Совбеза на Старой площади, минуя бюро пропусков и вестибюль.

Шувалов на ходу сверился с часами: 21.57. Лифт доставил его вместе с сопровождающим в подземную часть здания, в штабной модуль, расположенный на глубине двадцати метров от поверхности земли.

Внизу, возле шахты лифта, Шувалова дожидался не кто иной, как АйБиЭм, он же И.Б.М., он же Игорь Борисович Мануйлов, один из ведущих аналитиков «А-центра». Худощавый, чуть выше среднего роста, добротный костюм и дымчатые очки; умница, каких поискать. По возрасту ровесник Шувалову.

Поздоровавшись, они вдвоем миновали короткий коридор-«шлюз», облицованный светлым пластиком, и скрылись за дверью «малого», или запасного, «ситуационного центра».

Помещение это фактически является компактным просмотровым залом, сразу три стены которого занимают электронные жидкокристаллические экраны. Посреди овальной формы стол, а вокруг стола расставлены восемь кресел, в настоящий момент пустующих. Терминал оператора, расположенный в левом от входа углу помещения, тоже пустует; впрочем, в его распоряжении имеется отдельный операционный зал, откуда он может осуществлять при помощи ассистентов-операторов все свои вспомогательные функции, будь то обеспечение устойчивой связи с любой точкой земного шара, коммутация телевизионных и радиорелейных каналов связи внутри страны, срочное предоставление той или иной информации в оптимальном формате и еще многое другое.

— Итак, Игорь Борисыч, я весь внимание. Шувалов плюхнулся в кресло, которое обычно занимает начальник Управления военной инспекции.

— Мы с вами находимся в равном положении, Сергей Юрьевич, — Мануйлов занял соседнее кресло. — Знаю только, что работать нам предстоит в тандеме, но конкретные детали пока неизвестны.

— Странно… А кто тогда будет проводить инструктаж?

— Сам Виктор Константинович. Он предупреждал, что немного задержится.

В это время щелкнул динамик громкоговорителя.

— Игорь Борисыч, здесь для вас видеоролик подготовлен, — сообщил оператор. — Я включаю на воспроизведение.

В зале погас свет, но одновременно с этим на одном из плоских экранов появилось черно-белое изображение, а из динамиков полилась классическая музыка — что-то знакомое и уже не раз слышанное, бравурное, временами тяжеловесное, но в то же время вдохновенно-величественное симфоническое произведение.

' На экране шли кадры официальной кинохроники времен нацистского рейха.

— Ваш комментарий, Игорь Борисыч?

— Комментировать пока особо нечего, — вполголоса сказал Мануйлов. — Байрейтский фестиваль в Баварии… Сейчас определим примерную дату… Так, кто там в почетной ложе? Рядом с Гитлером Винифред Вагнер… Слева от него обер-бургомистр Лейпцига… Кажется, Гердлер его фамилия. Гауляйтер Муштман… Геббельса вы, конечно же, узнали… Полагаю, год тридцать четвертый или пятый.

Мероприятие проходило под открытым небом и при большом стечении публики. Качество пленки оставляет желать лучшего, и это неудивительно, если учитывать ее предположительный возраст.

— Кажется, из Вагнера что-то играют…

— В самую точку попали, Сергей Юрьевич, — с легкой иронией сказал Мануйлов. — Это действительно Вагнер, Вильгельм Рихард. Звучит отрывок из оперной тетралогии «Кольцо Нибелунгов», из ее третьей, предпоследней части «Зигфрид»… Гитлер высоко ценил Вагнера, между ними определенно существовала некая мистическая связь, хотя последний, как вы знаете, умер за шесть лет до появления на свет Адольфа Шнкльгрубера.

Мануйлов вообще-то мужик неплохой, светлая голова, и все такое прочее… Недостаток у него только один: любит при случае продемонстрировать свою блестящую эрудицию.

— С чего это вдруг нам решили «Адю» показать? Может, наши «фашики» надумали какую подлянку совершить?

— Таких данных у нас нет, — сказал Мануйлов, не спуская глаз с экрана. — Здесь что-то другое…

Картинка действительно поменялась: сквозь зернистое черно-белое изображение проступили цветные пятна, затем изображение стало более контрастным, и на смену нацистской кинохронике явились другие кадры: тот же ежегодный праздник в честь Рихарда, Вагнера в баварском городке Байрейт, но спустя десятилетия. Соответственно изменились декорации, изменилась сама публика, и в «виповской» ложе теперь восседали совсем другие персоналии.

— Начало девяностых, — предположил Шувалов. — «Друг» Гельмут здесь крепыш хоть куда.

— Девяностый год, — уточнил АйБиЭм. — После падения Стены, когда «весси» и «осей» слились в бурном экстазе, празднества в Баварии были особенно пышными.

Он возбужденно пощелкал пальцами, затем ткнул кнопку, включающую микрофон, хотя их треп наверняка и без того записывают.

— Оператор, открутите запись назад… Еще! Все, стоп-кадр! Шувалов тоже стал пристально всматриваться в изображение. на экране. Мероприятие, как это обычно бывает, снимало сразу несколько телекамер, и режиссер трансляции, работавший за пультом, включал их в работу поочередно, стремясь показать не только сцену с симфоническим оркестром, но и реакцию публики.

В какой-то момент камера, снимавшая гостевую ложу, ушла чуть вниз и в сторону, выделив среди прочей публики группу мужчин числом до двух дюжин, в возрасте от пятидесяти и старше; а некоторым из них, пожалуй, было даже за восемьдесят.

— Так, так, — задумчиво произнес Мануйлов. — Я так и думал… Занятная группа товарищей, хотя правильнее бы их назвать «альте кемпфер»…

Шувалов бегло владел немецким, доводилось и в Германии бывать не единожды, поэтому намек понял. «Альте кемпфер» в переводе с немецкого означает «старые бойцы, соратники». Именно так в гитлеровской Германии именовали заслуженных, если так можно сказать, «наци», то есть имевших особые заслуги перед рейхом и лично фюрером. Ну а в современную эпоху так величаю' друг дружку «правые», те, кто тайно или явно симпатизирует теории расового превосходства, национал-экстремистским идеям кому не по душе границы нынешней пусть даже объединенной, не все еще изрядно «секвестированной» послевоенными соглашениями Германии.

Эти солидные мужчины, которые случайно, а возможно, вовсе не случайно угодили в кадр, не какие-то там «скинхеды» и даже не радикалы из таких зловещих организаций, как «Орден арманов», «Викингюгенд» или «Люди Вотана», возродившихся, казалось бы, из пепла Второй мировой войны к исходу XX века; нет, это публика покруче и поопаснее… Их еще называют членами «Геррен-клу-ба», «клуба господ», потому как все они принадлежат к финансовой и политической элите, хотя и предпочитают до поры не афишировать своих истинных взглядов и жизненных устремлений.

— Второй слева, — дал указание оператору Мануйлов. — Укрупните изображение. Гм… Надо же, такой хитрый лис и так под-ставился…

— Что это за дядя? Мне он незнаком.

Стоп-кадр запечатлел крупного рослого мужчину лет пятидесяти с небольшим, светловолосого, с застывшей на породистом лице маской холодного безразличия и даже превосходства.

— Конрад Велп. Или, если вам угодно, доктор Велп.

— И чем он знаменит, этот доктор? Он что, хорошо лечит людей?

Мануйлов бросил на него странный взгляд.

— Значит, вы не в курсе… Велп — доктор искусствоведения. Скромно, да? Тем не менее, по некоторым, весьма отрывочным сведениям, он является одной из ключевых фигур «Геррен-клуба». До недавних пор мы о нем мало что знали, но в последнее время он частый гость в нашей стране, поэтому досье стало