случае, вся эта история, к счастью, была теперь позади. Эвис, насколько я мог судить, предпочла Роджеру Кристофера, а Роджер, оправившись после переживаний, стал снова прежним неунывающим весельчаком. У меня даже закралось подозрение, что эта прогулка на яхте была задумана в знак того, что всё снова встало на свои места.

В мои мысли ворвался бас Роджера. Его голос отнюдь не соответствовал моему представлению о том, каким он должен быть у человека с разбитым сердцем.

— Иен, что это ты сидишь надутый как индюк? — прогремел он.

— Задумался, — ответил я.

— О чём это? — спросил Роджер.

— Да вот о том, почему это наш хозяин пухнет как на дрожжах, — сказал я.

Роджер оглушительно захохотал.

— Я, кажется, действительно оброс жирком, — согласился он. — Верный признак того, что душа спокойна. Да, а у нас в компании сегодня новичок. Ты не знаком с молодой особой по имени Тони?

— Ещё нет, — ответил я, — но не теряю надежды.

— Вот она, — Роджер пухлой рукой указал в сторону девушки. — Её привёл к нам Филипп. Это Тони Гилмор.

Я был так поглощён своими мыслями об Эвис, что как следует и не разглядел всю остальную компанию. Когда я вошёл в каюту, я заметил приветливую улыбку Филиппа, но не обратил внимания на девушку, которая сидела рядом с ним на койке, откинувшись к стене.

— Сейчас я тебя представлю, — завопил Роджер. — Тони, это Иен Кейпл. Он живой анахронизм, ему не меньше шестидесяти. Я его пригласил, чтобы отдать дань уважения галантным кавалерам времён короля Эдуарда.

— А я бы не прочь перенестись в эпоху Эдуарда, — ответила Тони низким, чуть хриплым голосом, и я был благодарен ей за поддержку. Эта девушка сразу бросалась в глаза, у неё не было утончённости Эвис, зато она отличалась какой-то своеобразной, вызывающей внешностью. Высоко поднятые дуги бровей под копной волос, отливающих золотом в свете лампы, подчёркивали узкие, миндалевидные глаза, один из которых, как я с содроганием заметил, был карим, а другой — серым; на смуглом лице выделялись ярко накрашенные кроваво-красные губы. Стройную фигурку облегало ярко-зелёное платье, перехваченное на тоненькой талии чёрным поясом. Она сидела, подобрав под себя загорелые обнажённые ноги, а Филипп гладил её лодыжки.

— У Филиппа вкус оказался лучше, чем мы предполагали, — констатировал я, и все присутствующие застучали бокалами о стол в знак одобрения — Филипп был всеобщим любимцем. За всю свою жизнь он палец о палец не ударил и умел только заводить друзей. Кое-как одолев курс наук в Оксфорде, пописывая стишки, играя в любительских спектаклях, а в основном занимаясь пустыми словопрениями, теперь, в свои двадцать пять лет, он фланировал по Европе, бездельничая, как и прежде, и восхищая всех приятностью обхождения. Отец мог ему позволить такую роскошь. Филиппу всё прощалось, даже грехи, которых он ещё не успел совершить.

Развалившись на койке, он поглаживал девушке ноги, и я, глядя в его живое, открытое лицо с волнистой прядью волос, упавшей на лоб, готов был встретить смехом любую его проделку, чтобы доставить удовольствие ему самому и его очаровательной Тони, которую он ввёл в наше общество.

Он тут же откликнулся на моё замечание.

— Вкус? И ты ещё смеешь говорить о вкусе, старый негодник! Берегись, Иен, ещё одно слово, и я расскажу всем о твоей интрижке с той кривоносой, у которой лицо, словно блин.

Такого я ещё не слышал. Я даже растерялся. Все прыснули. Филипп продолжал;

— Иен встретился с ней в автобусе. Она читала какую-то книгу, а наш приятель подсел к ней и говорит! «Не хотите ли полистать книжечку, которую я вам предложу?» Она в ответ: «Какую книжечку?» А он: «Железнодорожное расписание». Она снова спрашивает: «Зачем это?» А Иен ей: «Чтоб выбрать подходящий поезд и махнуть вдвоём на край света!» У неё было плоское, как блин, лицо и нос на одну сторону, хотите — верьте, хотите — нет.

Раздался дружный хохот. Роджер заглушил всех, Я сделал попытку оправдаться, но мои слова потонули в общем веселье, к которому волей-неволей пришлось присоединиться и мне. Сквозь смех прорвался резкий, звучный голос Уильяма:

— У Иена отменный вкус, и такая история никак не могла с ним приключиться. А вот Филипп начисто лишён фантазии и такие вещи вполне в его вкусе. Отсюда вывод! этот случай произошёл с самим Филиппом.

Филипп, нимало не смутившись, улыбнулся, а Тони шутливо дёрнула его за ухо.

Я поднял бокал и провозгласил:

— Уильям, мальчик мой, ты спас меня! В знак благодарности предлагаю тост — за твоё здоровье!

Как это было похоже на Уильяма: обычно слова из него не вытянешь, пока он сам не сочтёт нужным вмешаться, но уж если скажет, то в самую точку.

Он сидел в своей излюбленной позе, в которой мы привыкли его видеть, с полуулыбкой на бледном лице, беспрестанно теребя рукой квадратный подбородок. Когда Роджер знакомил нас с ним, он сказал, что это молодой врач с большим будущим. Позднее до меня доходили слухи, что Уильям якобы не прочь был использовать известность Роджера в своих корыстных целях. Признаюсь, меня это нимало не удивило: хотя Уильяму ещё и тридцати не было, в его суждениях и образе мыслей ощущалась твёрдость и прямолинейность, а под внешней бесстрастностью скрывалось незаурядное честолюбие — залог того, что он сможет достичь очень многого, если пожелает.

Он сидел позади Роджера, и его бледность ещё резче бросалась в глаза рядом с брызжущим здоровьем краснощёким Роджером. Если бы мне, не приведи бог, пришлось выбирать для себя онколога — как все люди с отменным здоровьем, я испытывал и испытываю панический страх перед докторами, — я бы, не задумываясь ни на минуту, обратился к Уильяму.

Мы семеро до отказа заполнили каюту. Осушив бокал, я с чувством блаженной расслабленности, которая наступает с последним глотком доброго коктейля, стал изучать компанию.

Чтобы ещё глубже прочувствовать прелесть моего окружения, я начал давать им в уме характеристики — так скряга перебирает свои богатства и каждый раз восхищается, будто видит их впервые.

Приятно быть среди молодёжи, среди друзей. Слева с сигаретой во рту, устремив на меня свой печальный, загадочный взгляд, сидела Эвис. Рядом с Эвис, у самой двери, расположился с бокалом виски в руке её кузен — Роджер Миллз, наш хозяин, преуспевающий врач. Уильям Гарнет занимал один всё сиденье в дальнем углу, он, как все нервные люди, ёрзал на самом кончике, подперев подбородок руками; я мысленно сказал себе: недалёк тот день, когда Уильям затмит всех сидящих сейчас в этой каюте. На боковой койке вдали от двери, запустив руку в пышную шевелюру Филиппа Уэйда, томно откинулась к стене Тони Гилмор. Сам Филипп с полуприкрытыми веками был сейчас живым воплощением блаженной праздности. Затем мой взгляд остановился на Кристофере Тэренте, сидевшем напротив нас; его худое загорелое лицо было наполовину в тени, глубоко посаженные глаза пристально следили за руками Эвис.

Передо мной сидело шестеро милейших молодых людей, жизнь которых казалась мне безоблачной. Кроме Тони, которую в нашем обществе знал, насколько мне было известно, один лишь Филипп, мы все были давние друзья. Три года назад судьба свела нас на юге Италии; совместное пребывание на вилле сблизило нас, я лично очень дорожу этой дружбой и хочу верить, что остальные — тоже. Окинув всех взглядом, я удовлетворённо улыбнулся.

Эвис склонилась ко мне.

— Начинаешь благодушествовать, да, Иен? Мне польстило её внимание.

— Дорогая моя, — сказал я, — благодушие — это одна из разновидностей компенсации безвозвратно ушедшей юности. Мы все рады, что мы снова вместе, снова в кругу друзей. Но вы, молодёжь, почему-то считаете нужным скрывать свои чувства. А я доволен и не боюсь признаться в этом.

— Старость, должно быть, чудесная вещь, — откликнулась Эвис, и мне почудилось, что она вздохнула.

— У неё тоже есть свои недостатки, — ответил я, глядя на её полуоткрытый рот.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

2

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату