погружался в мрачное молчание.

Мне хотелось бы поделиться примечательным, с моей точки зрения, наблюдением: человек не способен находиться под гнётом душевного волнения долгое время. Я не чёрствый человек — в сущности, я гораздо мягкосердечнее, чем следовало бы быть, — и Роджер был моим другом на протяжении многих лет, тем не менее за два часа, истёкших после его смерти, я испытывал самые разные эмоции — я и смеялся над странностями Беррелла, и переживал тревогу за Эвис, и радовался сухой одежде, сменившей промокшую, — и все эти чувства на время вытесняли мысли о Роджере.

По прошествии получаса я спустился в кают-компанию и застал там Алоиза Беррелла, с пафосом объяснявшего что-то Финбоу, который поощрительно улыбался.

— Почерк данного преступления — его темп! — восторженно вещал Беррелл. — Убийство — это такой же вид искусства, как и любой другой. А для каждого произведения искусства характерен свой почерк, своя манера письма, отличающая данного художника от его собратьев. Найдите того, кто мыслит и действует в такой же манере, и убийца у вас в руках!

Тут он увидел меня и осёкся.

— А-а, Иен, — обрадовался Финбоу, — а у нас здесь очень поучительная беседа. Сержант Беррелл изложил мне свою теорию относительно методики преступлений.

— В лице мистера Финбоу я нашёл внимательнейшего слушателя, — сказал Беррелл. — Впрочем, вам пора уже ехать на виллу. Я очень рад, что вы будете жить все вместе. Это облегчает мою задачу.

— А что будет с яхтой? — спросил я.

— Я перегоню её обратно в Роксем. Скоро за вами придёт моторка. Я появлюсь у вас, как только у меня возникнут новые вопросы. Помните, главное — темп, мистер Финбоу!

Снаружи донёсся рокот мотора.

— А вот и лодка.

Когда мы вышли на палубу, все уже сидели в лодке. Прежде чем расстаться с Берреллом, я спросил у Финбоу, осмотрел ли он место преступления.

— Благодаря любезности сержанта Беррелла мне удалось осмотреть всё, что только возможно, — ответил тот. — Я вам очень признателен, сержант.

— Мне самому это доставило удовольствие, — ответил Алоиз Беррелл.

Вскоре яхта скрылась из виду. Взглянув на неё в последний раз, я увидел Беррелла, стоявшего на носу в глубоком раздумье. Промелькнула полоска зелёного тента, и я подумал, как было бы хорошо, если бы я видел всё это действительно в последний раз.

Чем дальше мы удалялись от яхты по залитой солнцем реке, тем свободнее дышалось.

Справа в зелёных зарослях тростника виднелись паруса прогулочных яхт, и казалось, что они плавно движутся прямо по траве, совсем как на голландских полотнах — нежизненных, но ласкающих взор.

Финбоу тихо заговорил со мной:

— Очень интересное дело.

— Что ты обо всём этом думаешь? — спросил я.

— Задал ты мне задачу, — глубокомысленно заметил он. — Семь человек, отрезанных от внешнего мира… и один из них убит. Интересно… Впрочем, к чему гадать, пока ты не посвятил меня во все подробности?

— Пожалуй, — поддакнул я. И вдруг он весело улыбнулся.

— Иен, ты говорил, что меня здесь ожидает тайна, которую нужно разгадать. Но ты ни словом не обмолвился о другом сюрпризе — Алоизе Беррелле.

В ответ я тоже улыбнулся и сказал:

— Тогда я и сам не подозревал о его существовании.

Финбоу снова забубнил мне в ухо:

— Не такой уж он осёл, как кажется. Он, несомненно, соберёт все нужные ему сведения с полным знанием дела. К несчастью, его натура такова, что его безудержно тянет изливать кому-нибудь душу, и мне придётся принять удар на себя. Он воплощает в себе почти все добродетели и все пороки эпохи словоблудия. Он знаком со всей литературой по специальности: прочитал все детективные романы и рассказы, когда-либо опубликованные, не пропускает ни одного судебного отчёта, знает все труды по криминалистике, и в том числе объёмистую работу Гросса. Всё это хорошо. Если бы он этим ограничился, ему бы не было цены, но, к сожалению, в эпоху словоблудия наряду с полезным человек впитывает в себя и огромное количество всякой чепухи. Даже у людей более умных, чем Алоиз Беррелл, существует подобная тенденция. Ты ведь слышал, как он рассуждает о темпе. Такое благозвучное слово — ласкает слух. Если его повторять много раз подряд, то в конце концов забываешь, что оно ровно ничего не значит. Забываешь, что пустил его в оборот только затем, чтобы скрыть своё невежество. Мы все загипнотизированы словами. Философы и критики, священники и психологи — все они алоизы берреллы, считающие, что, коль скоро магическое слово произнесено, всё сразу становится ясным как божий день.

— Да, — только сказал я. Это мой неизменный ответ на любую тираду Финбоу, когда у него появляется потребность произнести таковую.

— Когда-нибудь я разъясню тебе весь вред пустословия, но сейчас нам важнее Беррелл, — продолжал Финбоу. — Он, между прочим, нахватался криминалистических терминов и формул и размахивает ими, как знаменем. Особенно полюбилось ему это пресловутое «темп» и ещё одна формула: «Убийцей является лицо, которое меньше всего можно заподозрить!»

— О-о! — только смог произнести я.

Финбоу закурил сигарету и как бы вскользь спросил:

— Полагаю, Иен, что это не ты убил Роджера?

Я давно привык к своеобразному юмору своего друга, поэтому бесхитростно ответил: — Нет, не я.

— Я так и думал, — сказал он с улыбкой, — А вот Беррелл думает, что это ты.

Я попытался засмеяться, но думаю, что любой на моём месте почувствовал бы тревогу, узнав, что его подозревает в убийстве официальный представитель власти, даже если этим представителем является Алоиз Беррелл. Меня охватило необъяснимое беспокойство…

— Это же просто бред, — возразил я.

— Разумеется, — мягко ответил Финбоу. — Поэтому-то он и верит в это. Он руководствуется формулой! «Убийцей является лицо, которое менее всего можно заподозрить», — и поэтому остановился именно на тебе. Ты как раз тот человек, которого меньше всего можно заподозрить, значит, вполне возможно, что убийство совершено тобой.

— Ну, я надеюсь, ты-то хоть разубедил его? — спросил я.

— Напротив. Я дал ему понять, что считаю его гипотезу правильной, — заметил Финбоу, рассеянно глядя на равнины, расстилающиеся за аббатством Сент-Бенет.

— Что… что… — бессвязно залепетал я.

С ума сойти можно! Финбоу согласен с Берреллом, что Роджера убил не кто иной, как я!

— Всё в порядке, — заверил меня Финбоу. — Я в здравом уме и твёрдой памяти. И я отлично знаю, что ты такой же убийца, как и я. Но для пользы дела будет лучше, если Беррелл останется в заблуждении.

Тут только для меня начало кое-что проясняться.

— Видишь ли, — продолжал Финбоу, — я постарался дать ему понять, что он довольно тонко разобрался в ситуации, для того чтобы он не путался у меня под ногами. Пусть следит за тобой и собирает информацию, которая мне очень нужна. Не сделай я этого, он будет ходить за мной по пятам и прожужжит мне все уши.

— А способен ли он найти хоть что-нибудь для тебя полезное? — спросил я.

— Чем чёрт не шутит, — улыбнулся Финбоу. — К счастью, хоть навредить не может. Главное — это