Мне с детства нравилась играМечты блаженной. У костраВ те золотые вечераЯ часто бредил в синем поле,Где щедрый месяц до утраБросал мне слитки серебраСквозь облачные веера.Над каждым сном, над пылью малойГлаза покорные клоня,Я всё любил, равно храняИ траур мглы, и радость дняВ душе, мерцавшей небывало.И долго берегла меняОт копий здешнего огняНеопалимая броня.Но хлынул бунт. Не залив взора,Я устоял в крови. И вот,Мне, пасечнику лунных сот,Дано вести погибшим счетИ знать, что беспощадно скороВселенная, с былых высотУпав на чёрный эшафот,С ума безумного сойдёт.1925
«В смятой гимназической фуражке…»
В смятой гимназической фуражкеЯ пришел к тебе в наш белый дом;Красный твой платок в душистой кашкеКолыхался шелковым грибом.Отчего, не помню, в этот вечерКосы твои скоро расплелись.Таял солнечный пунцовый глетчер,Льдины его медленно лились.Кто-то в белом на усадьбуБросил эху наши имена…Ты сказала вдруг, что и до свадьбыТы уже совсем моя жена.«Я пометила тайком от мамыКаждый венчик вензелем твоим!»Припадая детскими губамиК загоревшим ноженькам твоим,Долго бился я в душистой кашкеОт любви, от первого огня…В старой гимназической фуражкеУ холма похорони меня!1925–1926
«Мне больно жить. Играют в мяч…»
Мне больно жить. Играют в мячДва голых мальчика на пляже.Усталый вечер скоро ляжетНа пыльные балконы дач.Густым захлебываясь эхом,Поет сирена за окном…Я брежу о плече твоем,О родинке под серым мехом…Скатился в чай закатный блик,Цветет в стакане. Из беседкиМне машут девушки-соседкиМохнатым веером гвоздик:«Поэт закатом недоволен?Иль болен, может быть поэт?Не знаю, что сказать в ответ,Что я тобой смертельно болен!»1925–1926