меджлисом. Вы — иной масштаб, иной уровень организации. Вас рекомендует константинопольский центр. Кстати, они рекомендовали и некоего полковника Федякина как личность, способную стать во главе вашего штаба. Его координаты — станица Притеречная. Вы не пробовали войти с ним в контакт? Ах да... вы ведь здесь всего трое суток.
Князь упруго, бесшумно расхаживал по ковру, заложив руки за спину.
— Сядьте, князь, — попросил Митцинский. Князь удивленно поднял брови. — Я прошу вас.
Челокаев медленно опустился на тахту, выжидающе поднял подбородок. Митцинский поворачивал бокал с вином перед свечой, щурился.
— Действительно... завораживает. Есть нечто мистическое в этом цвете... Не торопитесь, ваше сиятельство, делиться со мной святая святых комитета. Боюсь оказаться бесполезным хранителем секретов, не принадлежащих мне.
— Как вас понимать?
— Вы сказали: нет имущих и бедных — есть творцы и исполнители. Прекрасно сказано, князь. Меня существенно занимает эксперимент, который затеяли Советы. Переделать исполнителя в творца в масштабах гигантской страны. Согласитесь — любопытно. Я намерен понаблюдать, что из этого получится. Думаю, что престарелому меджлису позиция наблюдателя больше придется по душе, чем навязанная вами роль всечеченского террориста. Я постараюсь убедить их в преимуществе обезьяны, которая наблюдает с горы за боем тигров. Это китайская мудрость, ваше сиятельство.
— Вы... хотите выдать меня?
Митцинский поморщился:
— Не ищите в моих словах потайного дна, князь. Я ценю прекрасное не меньше вас. Превратить плебея в мыслителя — прекрасная идея. Но она замешена на крови и жертвах. Волею судьбы вы оказались жертвой, князь, потеряли все. Склоняюсь перед вашим горем, оправдываю мотивы вашей мести. Я потерял в отличие от вас не так уж много. Поэтому мною движет сейчас лишь любопытство: оправдаются ли жертвы?
Челокаев медленно сжимал бокал. Белели костяшки пальцев, в бокале подрагивало густое багряное вино. Митцинский понял, что сейчас оно плеснется ему в лицо. Отпрянул:
— Князь! Не делайте этого, придется пожалеть.
Челокаев, глядя Митцинскому в глаза, наклонил бокал. Темная густая струйка полилась на полированный столик. На поверхности быстро расползалась лужица. Она выпустила гибкое щупальце, скользнула вниз, на ковер. Голубоватый ворс впитал влагу, побурел. Челокаев поставил бокал на ковер, легонько толкнул носком. Хрусталь приглушенно звякнул, бокал повалился на пол. Челокаев отходил к двери.
— Боже мой... вы... какая мерзость.
— Я сожалею, ваше сиятельство. Вы не захотели принять моей программы. Каждый имеет право на свою программу бытия.
Челокаев тихо прикрыл дверь.
«Жаль, — подумал Митцинский, — все начиналось очень мило. Но парламент в недрах боевой группы — фи, ваше сиятельство, это же моветон! Где гарантия, что кто-нибудь из ваших шепицулта кавшири не поделится с ЧК сведениями, которыми поделитесь с ними вы?»
Челокаев, вернувшись из Чечни, имел беседу с Гваридзе — членом ЦК национал-демократов паритетного комитета. Был взбешен, говорил, что какой-то Янус намерен занять позицию чеченской обезьяны на Кавказском хребте, наблюдающей за боем тигров. Но как бы ей не попасть одному из них в зубы.
По сведениям нашего источника, в Чечне появилась новая фигура в к-р организации — некий Янус (двуликий?). Пока занимает выжидательную позицию. Вероятно, имеет связь с вашим меджлисом.
В Хистир-Юрте идет хабар о приеме шейхом Митцинским мюридов отца. Из разговоров ясно, что у него побывало около сотни человек и продолжают идти еще.
Брат! Я приступил к делу. Сформировал первую боевую сотню из мюридов отца. Продолжаю набирать своих мюридов. Меджлис одряхлел, действует примитивно, грубо. Мне предложили руководство при формальном главенстве муллы Магомеда. Согласился. Разрабатываю принципиально новую тактику, неизмеримо масштабнее и тоньше.
Имел встречу с Челокаевым. Не та фигура, одержим личной местью, его идеал борьбы — кровопускание. Это всадник без головы. Вынужден был скрыть от него наши замыслы. Челокаев подотчетен своей группе, отчитывается о всех связях.
Единственно, с кем хотел бы иметь дело из грузин, — с членом ЦК паритетчиков Гваридзе. Передайте ему по своим каналам.
Настоятельно прошу непосредственных контактов с представителями генштабов Антанты, готов принять их, разместить и законспирировать. Их предстоящие функции: координация, инструктаж и оценка моих действий. Франция и Англия должны видеть мои возможности в борьбе с Советами глазами своих военспецов, а не грузинских.
С Федякиным осечка, видимо, сломлен пленом, — отказался от контактов. Постараюсь его нейтрализовать. Используй в дальнейшем гонцом Драча, мне кажется — надежен. С ним посылаю наш шифр, пользуйся им только в нашей переписке.
Меджлис говорил с Митцинским устами своих представителей. Он осмотрел каждого из стариков. Седые бороды, бешметы... Вздувшиеся вены на старческих руках, сеть морщин на темных, худых лицах. И потрясло вдруг откровение: он — продолжение этих людей на земле, их молодая, буйная тень, вздумавшая оторваться от своей плоти.
Нация говорила с молодым Митцинским голосами меджлиса. Что делать? Россией правил царь. И было все ясно: Россия — главный враг. Наместник царя на Кавказе врезал в самую сердцевину Чечни Веденскую крепость — всадил, как раскаленную картечину в живое тело. Наместник науськал на народ стаю псов — военных, урядников и старшин, те раздирали в клочья тело нации. И все было ясно: убил царского пса — тебе зачтется аллахом.
Но вот исчезли царь и все наместники. Пришли Советы. Не грозят оружием, не жгут сакли, а засевают семена идей в неискушенные умы: мужчина и женщина равны, Коран не нужен, есть декрет, законов предков нет, а властвует Совет из самых бедных. Голодраное племя каких-то ком-со-мо-лят обрело необъяснимую власть над сердцами даже бородатых: сидят в кругу юнцов, до хрипоты орут и спорят с ними наравне. Все обрушилось: понятие о чести и достоинстве мужчины, мусульманина.
Осман явился вовремя. Меджлис стал слаб и растерян. Он делал все, что мог в этом нашествии
