Жиган бросает колоду на стол, садится рядом, закуривает. Смотрит на нас, не знает, куда бросить спичку.
— А дальше?— Жиган катает косточку, берет ее в рот.— А дальше… Слушайте, а чего вы ко мне пристали?
Он жмет зубами на косточку, вкусно хрустит. Мы с Женькой тоже берем косточки. Щелкаем. Почему- то подумалось о зубном враче.
— Ну, так вот,— говорит Жиган и показывает на Бахилю,— этот гражданин все время находится между золотом и воплями больных. Какие же должны быть нервы?
Бахиля встает, идет в переднюю, долго хлопает калошами…
Жиган к нему. Мы с Женькой тоже.
— Куда же ты?— спрашивает Жиган.
— Я больше в карты не играю,— хлопает галошами Бахиля.
— Проигрался и бежать?
— Я отдам тебе долг,— Бахиля надевает пальто, никак не найдет шапку.
Жиган смеется:
— Шапочку в залог.
— А ну-ка, отдай ему шапку,— встает между ними Женька. Я тоже встал с Женькой рядом.
— Отдай шапку!
— Вы что, очумели? Он же сам играл?— Жиган озирается, увидел графа, зовет в свидетели: — Граф, как было дело?
Граф де Стась мнется, то на Жигана, то на нас смотрит.
— Да вот так было… Мы сначала вдвоем с Жиганом играли, а потом Бахиля пришел. Тоже захотел. А Жиган ему говорит: «Трус в карты не играет». Бахиля разорался, что он не трус. Ну, его приняли.
Бахиля справился с галошами, стоит, молчит, только одни глаза говорят.
— На уж твою шапку,— смеется Жиган.— Иди и больше не играй. Про долг не забудь. Слышишь?
Бахиля мнет в руках шапку, не уходит.
— Ну, чего стоишь? Иди.
— Не уйду,— глухо говорит Бахиля.— Я с ними хочу… У меня есть фанера… Отцу кабинет отделывали… Осталась.
— Так чего же мы стоим?— оглядывается Женька.— Пошли!
Ключ в ржавом замке на сарае еле-еле поворачивается.
— Фу, там, наверное, крысы,— ежится Лидочка.
— У тети твоей крысы.
Открыли дверь. У входа большая лужа. Тиски на верстаке оранжевые. Сверху капает.
— Сюда ее нельзя,— говорит Бахиля, поглаживая белоснежную тугую фанеру,— покоробится.
— Ну, а где же нам работать? Дома нельзя. Мусор будет,— говорит Женька.— Мне и так за пластилин попадает.
— Ну, ведь можно же все подмести,— оглядывает нас Лидочка.
— Ты что же думаешь: один раз провел напильником и скорее за веник?— говорит Мишка.— Разве это работа?
— Что делать?— часто моргает под очками Лева.— Что делать?
— Дети,— вздыхает где-то у меня под мышкой Славик.— Натаскаем желтого песку. Он еще за помойкой остался. Посыплем пол. Лужу вычерпаем.
— Снег с крыши скинем,— прикидывает Мишка,— тиски шкуркой почистить, дать маслица — и порядок.
— Дверь на всю ночь открыть. Пусть проветривается,— говорит Женька.
В общем, взялись мы за сарай. Лужу вычерпали, песок принесли. Лидочка со Славиком обили стены новыми газетами. Портрет Лермонтова по краям обрезали, вставили в рамку. Славик радуется:
— Ну вот, без погон он прямо за нас.
Молчит поэт. Смотрит со стены нашего сарая и молчит.
А рядом газетные фотографии папанинской льдины. Четыре человечка в лохматых одеждах подняли руки, прощаются с самолетом.
И все это вместе попало в наш сарай, попало к нам на Плющиху.
Жиган стоит у двери нашего сарая.
— Пилите?
— Пилим,— говорим мы.— Разве так пилят? Мы молчим, мы пилим.
— Лидочка лоб вытирает:
— Взял бы да показал, как надо. Жиган папироску рассматривает:
— А вы попросите как следует. Мы пилим.
Закурил, ногой консервную банку катает.— Чего же вы молчите?
Мы заняты. Лидочка фанеру держит, а мы пилим. Дымит Жиган в нашем сарае.
— Хоть бы по линии пилили. А то все вкось. Меня зло берет.
— Слушай, катись отсюдова. Хочешь — на тебе пилу и пили.
Жиган папироску выплевывает, всех расталкивает.
— Вот, смотрите.
Идет пила. Прямо по линии и не спотыкается. Где линия> там и зубцы.
— Что еще пилить?— спрашивает Жиган.
— Все. Больше нечего.
— Я еще могу…
Мы торжественно прибили на воротах нашу вывеску:
Прием посетителей с 9 утра до 9 вечера».
Наш участковый дядя Карасев долго стоит около вывески, снимает фуражку, опять надевает, хмурится и молчит.
Мы стоим у него за спиной и тоже молчим.
— Так,— наконец говорит дядя Карасев,— а вы это самое… Ну хоть с кем-нибудь согласовали?
Он снова интересуется, покашливает:
— Мало ли что? Вроде как самоуправство…
— А мы с райкомом согласовали,— врет Женька.
— С райкомом?— задумывается дядя Карасев.— Ну, тогда ладно,— Он строго оглядывает нас: — Смотрите спичками не балуйтесь. И вообще, чтобы все было это самое… на уровне.
Мы с готовностью киваем.
— А когда каникулы кончаются? Когда вам в школу?
— Первого апреля, дядя Карасев.
— Ну, осталось недолго,— довольный, подытоживает участковый, еще раз читает наше объявление, прокашливается, уходит.
Все началось утром на следующий день.
К нам во двор пришли две девчонки. Одна побольше, другая поменьше. Зашли, робко покрутились и направляются к сараю. Мы перестаем работать, на Славика смотрим, Он пожимает плечами: мол, я тут ни при чем.
— Здравствуйте,— говорит длинная девочка и подталкивает свою подружку: — Зина, давай уж ты.
Зина с интересом наблюдает, как лужа окружает ее калошу, очень серьезно спрашивает:
— Кто у вас старший?
Мы переглядываемся. До сих пор мы так и не знаем, кто же у нас старший.
