— Странно… ничего непонятно.
С тех пор когда мы выходили из школы вместе с Пелагеей Васильевной, всегда кто-нибудь из нас первым летел вниз по лестнице и поджидал учительницу с ее пальто.
Сейчас я первым бегу вниз. Впереди медленно спускаются по узкой лестнице старая преподавательница по немецкому и тот самый педагог, что когда-то в учительской комнате спорил с Пелагеей Васильевной, ругал нашего физика Николая Ивановича. Они заняли всю ширину лестницы: не проскочишь, я замедлил шаг. Учитель поддерживает кашляющую немку и что-то убежденно ей говорит.
— Это же непедагогично,— слышу я его голос.— Она заставляет ребят на сцене драться.
— Выслуживается,— захлебывается в кашле немка,— перед районом выслуживается.
— А вы заметили, уважаемая Амелия Карловна, она специально пригласила ту девушку из райкома. Специально.
— Да, да…— сморкается немка,— карьеристка. В завучи метит…
На лестничной клетке я обгоняю их, через две ступеньки кидаюсь вниз, За спиной услышал:
— Хулиганье… все из ее класса…
В раздевалке хватаю пальто Пелагеи Васильевны, держу на руке, жду. Вот и немка со своим попутчиком, она с любопытством смотрит на меня, а я аккуратно, очень старательно сдуваю пушинки с пальто Пелагеи Васильевны…
На улице меня ждут мама, Нонка и Костя. И снова, как в тот далекий вечер, Наташа поглядывает на часы.
— Опять убегаете?— интересуется Славик.— Как тогда?
Лидочка дергает Славика, он оглядывается, хмурится.
Наташа смущенно треплет Славика за подбородок, делает всем нам салют и убегает.
— Пойти за ней, что ли?— раздумывает Славик. Лидочка показывает ему кулак, и он успокаивается.
«ПЛЮЩИХФИЛЬМ»
Приближались весенние каникулы. Кто сидит у окна, тот в промокашках не нуждается. Яркое, веселое солнце сушит чернила в тетрадях, греет наши затылки, ползает между параллельными прямыми на доске, залезает в пробирки с растворами, и уже не понять: какой же точно цвет у медного купороса?
Я жду каникул, как раскаленная почва капли влаги. Все-таки мы здорово устали за эту, как нам говорят «решающую», четверть. У Пелагеи Васильевны почему-то все четверти « решающие».
Вместе с веселым солнцем то и дело веселится весь наш класс. Ребята острят наперебой. И почему- то сейчас, в эти весенние дни, у нас получаются остроты. Даже когда Женька просто показывает палец и при этом серьезно молчит, весь класс начинает дико хохотать.
Наша стенгазета «Товарищ» почти вся разрисована удачными карикатурами, и даже помещены стихи. Наверное, весной у поэтов появляется вдохновение, а у всех людей прибавляется энергии. Ее просто некуда девать.
Славика уже два раза выгоняли из класса. Один раз за «прожигательное» стекло (когда-то, в детстве, год назад, мы тоже увлекались выжиганием), а в другой раз за то, что стоял на голове.
Сейчас я смотрю в окно на школьный двор и вижу скучающего Славика. Наверное, прогнали в третий раз. Он тоскливо сидит на перевернутой тачке и противно скрипит ржавым колесом.
Потом задумчиво смотрит на небо, на наши окна и медленно направляется к трансформаторной будке высокого напряжения. На железной дверце будки строгое предупреждение: «Не трогать! Смертельно!» Ниже нарисован череп и две кости. Славик долго изучает надпись, потом лезет в карман и мелом аккуратно пишет на дверце: «А я тронул и не умер».
Монотонно, словно откуда-то издалека, наш географ рассказывает о каких-то полезных ископаемых, О них сейчас не хочется думать так же, как о дровах в жару.
Рядом Женька увлеченно рисует чертеж самодельного киносъемочного аппарата. Мы уже знаем, что киносъемочный аппарат — это то же, что и наш проекционный. Только он со всех сторон закрыт, чтобы не засветилась пленка, и в нем нет осветительной части.
Левина мать принесла нам из своей библиотеки книги по киносъемке, и теперь фамилии их авторов — Головни и Косматова — стали для нас так же привычны, как фамилии авторов учебника по русскому языку Светлаева и Крючкова.
Но всем важно понять принцип действия, то есть самое главное. Это мы поняли из учебников и решили, что снимать можно даже из простого валеного сапога, только следует в пятке проделать дырку.
Женька набрасывает эскиз нашей будущей вывески:
«
— Как? Солидно?— любуется он.
— Добавь еще: «Прием посетителей с 9 утра до 9 вечера»,— советую я.
— Это зачем?
— К нам же будут приходить наниматься в артисты!
— Грибков,— слышу я голос нашего географа,— где находятся крупнейшие месторождения серебросодержащих руд?
Я молчу, класс оглядываю.
— В ювелирных магазинах,— громко острит Гога. В классе смеются.
— А зачем людям нужно серебро?— хмуро покашливает наш географ.
Продолжаю молчать. Просто мне никогда не приходилось держать в руках это самое серебро. Гога опять резвится:
— Серебро нужно для зубов и полтинников. Класс хихикает.
Географ отошел к окну, играет за спиной указкой. И вдруг по карте запрыгал луч солнечного зайчика. Это с задней парты с помощью карманного зеркальца мне указывают месторождения серебра.
— Ну, так как, Грибков?— поворачивается географ. Солнечный зайчик удрал с карты.
— Так где же применяется серебро?
Почему-то вдруг стали жать ботинки. Географ медленно проходит на «Камчатку», поясняет:
— Вот сейчас тебе подсказывали с помощью зеркала. Так?
— Так,— соглашаюсь я.
— Серебро имеется в отражательном слое любого зеркала,— спокойно говорит географ.— А в большом количестве серебро применяется для изготовления обыкновенной кинопленки.
Он помолчал, значительно посмотрел на класс:
— У вас в седьмом «Б», как я слышал, многие интересуются кино…
После звонка мы столпились у карты, и сейчас районы Алтая, Урала, Средней Азии, Кавказа и Сибири для меня стали очень близкими, необходимыми, почти как наша Плющиха.
…Наступили весенние каникулы.
Утро первого дня каникул для меня началось с отчаянного крика Нонки:
— Ноги вытирайте!
Ко мне пришел весь наш будущий «Плющихфильм».
— На повестке дня,— усаживается за стол Женька и путается ногами в складках скатерти. Нонка поднимает брови, Женька беспомощно разводит руками: — Простите, уж очень все накрахмалено.
