– Я так и думал, – сказал Святой. – Ну, предположим, ты его кокнул, но документы-то не исчезли, и ты не знаешь, к кому они могут попасть.

Такое Попрыгунчику в голову не приходило. Некоторое время он мрачно молчал, а потом лицо его осветилось от найденного решения.

– Эй, босс, – сказал он, – а я знаю, что бы я тогда сделал. После того как я бы его кокнул, я стал бы искать те бумаги.

– И где бы ты стал их искать? – спросил Святой.

– В его карманах, где же еще, – тут же ответил Униац.

– А если бы их там не оказалось?

Попрыгунчик вздохнул. От мысленных усилий у него на лбу залегли морщины. Размышления никогда не были его сильной стороной: наоборот, они были одной из тех немногих вещей, которые могли причинить какой-то вред его голове. Саймон проскочил между грузовиком и автобусом и попытался помочь ему.

– Я имею в виду то, что ты мог бы подумать: 'Положим, кокну я этого человека. Положим, бумаги в карманах он не носит. Ну, а когда кого-то прикончат, то фараоны первым делом постараются дознаться, кто это сделал. А один из способов дознаться – выяснить, кто имел на это причины. В свою очередь, это можно выяснить, прочитав его письма и все другие бумаги, которые найдутся'. Подумав так, ты, возможно, пришел бы к выводу, что если: убрать того человека, то бумаги могут очутиться у полиции, а это может оказаться вредным для твоего здоровья.

Униац размышлял над всем этим на протяжении двух или трех миль и наконец пожал плечами.

– Не знаю я, – сказал он. – Выходит, нам все-таки не надо убирать того человека. А вы, босс, как думаете?

Саймон понял, что ему придется довольствоваться своими собственными предположениями, которые его беспокоили. До сих пор он в значительной степени полагался на то, что его не убьют и не будут очень уж сильно ему досаждать, пока злоумышленники сомневаются в судьбе 'Секрета ее свадьбы', но последний эпизод здорово поколебал эту уверенность. Даже не учитывая вероятности того, что лорд Айвелдон полностью и окончательно спятил, события означали, что злоумышленники задумали какую-то сатанинскую уловку или кости их черепов сравнялись по толщине с черепом Попрыгунчика Униаца.

Святой прикинул силы противников. Первоначально их было пятеро, и разумно было предположить, что большинство из них сопротивления не окажут. Сэр Баркли Эдингэм заплатил. Генерал-майор сэр Гумбольдт Куинн заплатит. Активных действий следовало ожидать от лорда Айвелдона, который это уже продемонстрировал, от некоего члена парламента мистера Невилла Йорклэнда, на встречу с которым сейчас и ехал Святой, и, возможно, от достопочтенного Лео Фарвилла, который мог склониться в любую сторону. Но ни одного из этих джентльменов, какими бы плохими гражданами они ни были, нельзя было с кондачка обвинить в излишней толщине костей черепа. И ни один из них, по разумению Святого, не обладал сатанинской хитростью; но Святому уже начало казаться, что в этом отношении он их недооценил.

Но у этого классического треугольника имелся и третий угол – старший инспектор Тил, хотя его почти сферическую фигуру при всем желании нельзя было назвать углом. Саймон Темплер не тешил себя надеждой, что окончательно избавился от угрозы из этого угла после их утреннего разговора с глазу на глаз.

Надо признать, что Святой иногда обманывал старшего инспектора Тила. Он поверял ему свои секреты не так часто, как последнему хотелось бы. Иногда Святой даже преднамеренно вводил в заблуждение верного слугу закона, и это было нарушением принятых правил поведения, что все английские джентльмены, вне всякого сомнения, осудят.

И тем утром Святой тоже ввел в заблуждение инспектора Тила, сказав ему, что у него назначена встреча через десять минут. На самом же деле встреча была назначена на вечер, и Святой просто пообещал себе свободный день на лоне природы; при этом он совсем не хотел, чтобы этот день был испорчен полицией. Так что ложь была практически невинной и почти бесполезной; но если бы Святой мог предвидеть ее результаты, он бы сначала хорошенько подумал.

А инспектор Тил обдумывал свою проблему весь день. Во второй половине он еще раз встретился с достопочтенным Лео Фарвиллом, и реакция уважаемого политика на его доклад не успокоила, а, напротив, еще больше обеспокоила его. Вечером он отправился к заместителю комиссара полиции.

– Происходит что-то весьма непонятное, сэр, – подытожил он свои выводы.

Заместитель комиссара шмыгнул носом, а шмыганье это раздражало Тила почти так же, как и привычка Святого тыкать пальцем ему в живот.

– Я и сам, пораскинув умишком, пришел к тому же выводу, – саркастически заметил комиссар. – Фарвилл что-нибудь добавил?

– Молчал, как бревно, – ответил инспектор. – Именно это мне и не правится. Если бы он взъерепенился, говорил о некомпетентности полиции и запросах в парламенте по этому поводу – вы и сами знаете, как это бывает, – я бы чувствовал себя гораздо спокойнее. Именно такой реакции я от него и ожидал, но ошибся. Он прямо как в своей раковине захлопнулся.

– То есть у вас сложилось впечатление, что он сильно сожалеет о том, что обратился с этим письмом в полицию?

– Именно, – кивнул Тил. – Такое и раньше случалось, когда в деле был замешан Святой. Поначалу человек поднимал скандал, но очень скоро захлопывался, как устрица. Либо он платил, либо решал заняться Святым лично. Но нас он больше не просил вмешиваться.

– И конечно, пока у вас нет ни малейшего представления, почему солидные и респектабельные люди – такие, как Фарвилл, например, – совсем по-детски пугаются: просто оттого, что этот человек написал им письма? – язвительно спросил заместитель комиссара.

Тил покрутил пуговицу на пиджаке.

– Я имею представление, сэр, – покраснев, ответил он, – и очень хорошее представление. Я знаю, почему они пугаются всегда и почему они испугались сейчас. Это шантаж.

– Так вы, я вижу, уже разгадали эту тайну, – с ледяной вежливостью сказал комиссар.

– Если бы я ее разгадал, то сделал бы больше, чем любой другой в этом здании, – запальчиво возразил