И вдруг, точно воспоминанием, в голове мальчика выплыла странная картина: уютная, светлая комнатка, ковер на полу, детская кроватка и голубое одеяльце на ней. В кроватке лежит он, Котя, а на краю кроватки сидит она, та прекрасная молодая женщина, у которой такие нежные руки и которая поет таким сладким, чудным голосом. Точь-в-точь царица. Нешто такие бывают всамоделешные барыни? — подумал Котя. — И то, должно статься, царица она, а я, поди, царевич, а может, тоже, пожалуй, чего доброго, сам царь!
Хотя Котю и учили ежедневно говорить правильно «по-господски», но в мыслях он все же выражался по-своему, по-крестьянски. Это казалось мальчику куда легче и приятней.
Котя представил себя царевичем, о котором им читал недавно сказку директор, тем самым царевичем, которого украли у матери-царицы и повезли по белу-свету.
И не помня себя, он соскочил с кровати, ворвался в толпу мальчиков и закричал благим матом на всю спальню:
— Слушай, братцы! Я тоже царь! Право же царь, как Алек. Верно слово! Умереть мне на сем месте! И кроватка у меня была царская, и голубое одеяльце, и ковер. Все царское! Право слово, верно! Не вру!
Мальчики вытаращили глаза на Котю.
Павлик Стоянов не выдержал и первый расхохотался. За ним остальные.
Дружный хохот пансионеров огласил спальню. Смеялись громко, весело, смеялись несколько минут.
Но вот Гога Владин выскочил вперед и пискнул:
— Какой же ты царь? Ты просто мужик сиволапый!
— Что ты сказал?! — крикнул Котя.
Тут случилось нечто совсем неожиданное. Котя прыгнул на спину Гоги и стал его «тузить». Гога заревел.
В этот вечер у дверей спальни стояли в наказание два мальчика в длинных ночных сорочках. Это были Гога и Котя. Один за то, что дрался, другой за то, что довел до драки Котю.
Простояли они целый час, пока не пришел сам директор и не простил обоих. Котя быстро забыл обиду и даже пожелал Гоге спокойной ночи. Но Гога отвернулся и прошипел:
— Подожди, я тебе еще покажу что такое драться! Я тебе за все отплачу, мужик!
И злобно взглянув на Котю, Гога пошел к своей постели.
Всю неделю шел дождь. Стояла холодная, совсем не летняя погода, хотя лето еще не было на исходе.
Мальчики сидели в беседке, в углу сада с окнами на проезжую дорогу.
В противоположном углу беседки сидел Карл Карлович и читал газету. Ему было, очевидно, холодно, потому что он поминутно покрывал носовым платком дыру в парике.
— Ему очень холодно, — проговорил Алек, указывая товарищам на беднягу-немца.
— Да, это верно! Ты прав, Алек, — произнес Арся, — ему очень холодно, должно быть.
— Когда мы вырастем и потеряем наши волосы, у нас будет лысина, мы будем тоже чувствовать холод, — с комической задумчивостью проговорил Павлик.
— Надо ему достать новый парик без дырки! — радостно вскричал Вова так громко, что Кар-Кар испуганно поднял на него глаза. — Владимир Баринов. Ты глуп, как тулуп. — Сострил Витик Зон.
— Виктор Зон, вы забылись! Грубостей нельзя говорить — дернул его за фалдочку куртки Антоша Горский.
— Бедненький, какой он синий. Ему ужасно холодно, — произнес Миша Своин, самый маленький пансионер, указывая глазами на Кар — Кара.
— Откуда бы ему раздобыть парик, а? — сказал Бобка Ящуйко.
— Надо ему купить парик или даже не купить, а собрать денег на покупку. Деньги положить на столе в комнате Кар-Кара и пусть Зон, — он один еще пока умеет писать по-немецки, — пусть Зон напишет: 'Кар-Кар, купите себе, пожалуйста, новый парик. Деньги эти вам принес орел с неба'.
Все это Павлик Стоянов проговорил скоро-скоро, захлебываясь, боясь, чтобы ему не помешали кончить.
— Да, но откуда достать денег?
Мальчики переглянулись и все, как по команде, полезли в карманы. У «царевича» нашлась всего копейка, у близнецов Тото и Ноно — по две, у Павлика — вместо денег свисток, у Коти — краюшка хлеба, у Бобки — кусок сахару и старое стальное перо, у Арси — перочинный нож, три копейки и мертвая лягушка, у Вовы Баринова — четыре майских жука и крошечный слепой, но живой мышонок.
У остальных все богатство состояло: у кого — из одной копейки, у кого — из двух.
— Дело плохо, — произнес Алек, собрав все медные монеты, оказавшиеся налицо. — Всего восемь копеек и одна полушка. На это парика не купишь.
— Да, это верно, не хватит! — уныло подтвердили мальчики.
Печальное настроение охватило ребятишек. Рыцари притихли.
Павлик кинул взгляд на дорогу, которая вилась прихотливой змеею мимо Дубков.
По дороге шел мужик с двумя мешками за спиною.
— Это торговец, он продает что-то, — произнес Вова.
Котя тоже выглянул в окно беседки и заявил в свою очередь:
— Это старьевщик, он покупает старые вещи. Ему можно продать что-либо и на вырученные деньги купить нашему немцу новую голову.
— Верно! Верно! — вскричали мальчики снова так громко, что Карл Карлович от испуга выронил газету.
— Что у вас опять? — спросил он, предчувствуя новую шалость своей буйной маленькой команды.
— Ничего, Карл Карлович, — проговорил Витик по-немецки, — только господин директор присылал за вами.
— А, директор, — подхватил Кар-Кар и, бросив газету, выбежал из беседки по направлению к дому искать директора.
Искал он его довольно долго, а когда вернулся, не найдя его нигде, то так и присел от неожиданности и испуга. Дело в том, что мальчики были в одних сорочках. Курточки их исчезли неизвестно куда. То есть собственно не исчезли, а перешли в огромный мешок старьевщика. Вместо них в кулаке Алека были зажаты три засаленные рублевые бумажки и сорок копеек медью и серебром.
Самый след старьевщика простыл. Его как ни бывало.
— Где ваше платье, несчастные? — вскричал обезумевший от испуга Вейс.
Витик Зон, в одной рубашонке, выступил вперед и сокрушенно заговорил:
— Ах, добрейший Карл Карлович, с нами случилось несчастье. Мы хотели играть в индейцев и разделись. Налетел ветер, сорвал наше платье и унес в реку. Вы видите, оно плывет, Карл Карлович. Вон видите, вдали, белеет.
Кар-Кар поднял, было, глаза, но тут с ним случилось несчастье: очки не удержались на носу и упали. Теперь, без очков, Кар-Кар уже ничего не видел: ни реки, ни белевших, будто бы, на ней курток, ни той точки, которая двигалась поспешно по дороге, унося мешок, наполненный куртками мальчиков.
Карл Карлович, впрочем, сразу догадался, что мальчики придумали какую-нибудь шалость, и был в отчаянии. В не меньшем отчаянии был m-r Шарль, который как раз пришел в это время в беседку. Но всех больше было отчаяние директора.
Стали допрашивать мальчиков по очереди, но они давали такие разноречивые и сбивчивые ответы, что ничего нельзя было понять. Один говорил про ветер, другой про индейцев и т. д. И директор и оба воспитателя догадались, что все это мальчики выдумали, что тут кроется какая-то шалость. Но куда именно делось платье мальчиков, они так и не добились.
Тогда директор со своими помощниками держали совет, как проучить шалунов, а пока решили одеть
