– Как же, забудешь имя черта!

В отдалении послышались голоса, Машкову даже показалось, что зовут именно его. Но рев пламени и треск обваливающихся балок перекрывали все остальные звуки. «Если они звали меня, то обязательно разыщут нас, – подумал Машков. – И уж когда отыщут, я не смогу защитить Марьянку. Ну как она не понимает?»

Он схватил девушку за плечи, изо всех сил вдавливая в дно ямы. И внезапно понял то, что было скрыто от него все эти годы скитаний с Ермаком, скрыто под кровавой завесой битв – он боится!

Боится за девчонку, почти еще ребенка.

Голоса ватажников стали громче. Теперь Иван отчетливо слышал, что они говорят о нем, видел казаков, рывшихся в обугленных обломках. Машков замер рядом с Марьянкой, прижав палец к губам. Тихо! Она поняла, глянула недоверчиво и… благодарно.

Казаки пробежали дальше. Крики «Ваня!», «Иван!» постепенно стихли…

– Спасибо, – прошептала Марьянка, поднимая на него глаза. Машков досадливо покрутил головой.

– Худшее еще впереди, подожди благодарить-то, – шепотом отозвался он. – Добыча ты – не добыча, Ермак приказал баб с собой не брать!

– Ну, так оставь меня здесь, – она легла на спину. Машков тоскливо оглядел ее маленькую грудь, узкие бедра, пухлые губы и длинные белокурые волосы, в которых сейчас запутались былинки. «Ей шестнадцать лет, – подумал Машков. – Через год она превратится в золотой цветок, а год этот промчится так быстро. К черту, Ванька, к черту, ты возьмешь ее с собой!»

– Ни один казак не откажется от завоеванной добычи! – усмехнулся он. – Иначе сдохнет от стыда!

– Ну, так сдохни!

– Ты поедешь со мной, я переодену тебя в мальчишку. Вот так-то! Я скажу Ермаку: «Ты только взгляни, Тимофеевич, на этого парня! Я вытащил его из огня, он едва заживо не зажарился. Может, мне стоило раскроить ему башку? Я уж собирался это сделать, как мальчишка закричит: возьми меня с собой, казак! Я всегда хотел стать казаком, я не хочу быть холопом. Жизнь в Новом Опочкове слишком скучна. Возьми меня с собой! Так кричал этот малыш, я спрятал саблю в ножны и подумал: а что, неплохо. Может, из этого огольца еще выйдет толк! Ермак, он поедет с нами!» Именно так я и скажу Ермаку. Он посмотрит на меня, сочтет тебя слишком молодым для «лыцарства», но если ты умеешь держаться на коне… – Машков смолк. – А ты вообще-то умеешь держаться в седле? – еле слышно спросил он, наконец.

– Как казак, – тихо призналась Марьянка. – У нас на дворе было четыре лошади, пока вы, ироды, не появились!

– Значит, ты покажешь атаману, на что способна, а он крикнет: «И это мальчишка называет сидеть в седле? Да так курица на насесте сидит! Иван, покажи ему, как сидит на коне настоящий казак!». Ха, если он так скажет, считай, что мы уже наполовину победили, и никто не спросит, что там у тебя под одежкой!

– А если твой Ермак что-то пронюхает, тогда что? – с тревогой спросила Марьянка.

– Тогда ты погибла, – и Иван испуганно вскинул на нее глаза. В огромных глазищах Марьянки плескалась отчаянная решимость. – Или ты хочешь умереть?

– Мальчишек с такими длинными волосами не бывает…

– Тю! Так мы их срежем.

– Мои волосы?!

– Для тебя что важнее: патлы или жизнь, а?

– Было бы куда проще, если б ты оставил меня здесь…

– Не слишком ли мы много говорим? – Машков схватил Марьянку за волосы, выхватил из-за пояса кривой тесак и отхватил длинную косу. Волосы, словно золотые нити, упали на землю. «Жалость-то какая, господи, – мелькнуло в голове Ивана. – Ладно, еще отрастут». Слабое утешение, но все-таки утешение. В мире сем бренном слишком много всего окончательного и безнадежного, и только волосы девичьи, срезанные, отрастают вновь и вновь. Загадка, да и только, откуда только берутся. Голова все же не землей полна, чтобы волосья расти могли, как трава на лугу…

Машков вновь схватился за косу, окоротал волосы еще раз, пока не убедился, что голова девушки больше стала похожа на мальчишечью. Марьянка совсем затихла. Она сжалась на дне глубокой ямы, вокруг догорало родное село. Молчала, и только глаза говорили. Красноречивей всяческих слов. Они кричали Машкову: почему ты оставил мне жизнь? Неужели ты думаешь, что я смогу ехать с вами в эту далекую Мангазею? Что ж я казаком должна стать, висельником и охальником, насильником и вором, бродягой и разрушителем? Что ж мне всю жизнь отроком теперь проходить? Ванька Машков, да неужто ты думаешь, что только у казаков есть гордость?

– Так, – произнес Машков, заканчивая свою работу. Глядеть теперь на Марьянку было сущее мучение. «Как же она жалко выглядит, – мелькнуло у него в голове. – Хотя как бы она выглядела, попади в руки лыцарей?». И Иван тяжело вздохнул, а потом сфукнул с ладони белокурые волоски.

– Гарный хлопец получился, – и задумался. – Так, мордаху надо бы сажей потереть…

– Я всегда хотела быть мальчишкой, – усмехнулась Марьянка, проводя руками по взлохмаченным вихрам. – Мальчишки так много чего могут…

– Черт побери, вот и побудь мальчишкой! – немного рассердился Иван. – Возможно, все еще иначе сложится, когда мы до этого Симеона Строганова доберемся.

Они обождали еще мгновение, затем осторожно выбрались из ямы. Иван разыскал среди тряпья, выпотрошенного казаками из ларей и сундуков, мужскую одежду.

– Переодевайся! – скомандовал Машков.

Марьянка даже не шелохнулась. Стояла у сложенной из валунов стены конюшни с одежонкой в руках и не шевелилась. Растерянная. Испуганная.

– Переодеваться? Здесь? Перед тобой?