ответ. А врать станешь — хуже запутаешься. Вот наша Зизишка-'аристократка', та и приврать не прочь, так ведь и попадается во вранье сразу… Нет, ты только посмотри, как красиво! — неожиданно оборвала себя Соня-Наоборот, указывая вперед рукой.

Дося подняла голову и замерла от восторга. Дубовая аллея убегала вдаль. Алым пурпуром и червонным золотом подернулись осенние листья на деревьях парка. Там, дальше, по обе стороны аллеи, мелькали своими яркими красками крыши и стены дач. Дося взглянула на эти стены, на эти крыши, и фантазия ее живо заработала по своему обыкновению…

Уж не это ли те заколдованные замки, где томятся прекрасные принцессы под чарами колдунов?

А эта дубовая аллея! Не по ней ли суждено двенадцати витязям-богатырям пробраться на выручку зачарованных волшебным сном красавиц? Они примчатся, прискачут на вороных конях, одолеют злого дракона, стерегущего заколдованные замки, и разбудят звуками охотничьих рогов спящих там принцесс…

А потом появится прекрасная фея и разрушит последнее колдовство, последние чары…

— Дося, Дося! Ужас какой! Доди исчез, ей-Богу!

Дося словно проснулась.

— Как исчез? Да он был сейчас здесь!

— Был, да весь вышел, значит. И нет его больше. У-у, скверная собачонка! Попадись она мне! Удрала, и только. Ну что мы теперь бабусе скажем?

— А разве надо сказать? — заикнулась было Дося.

— А неужели же нет? Провинились, напроказили, и концы в воду. Нет, не годится так-то.

— Так ты посвисти, Соня. Может быть, Доди и недалеко: услышит — прибежит на свист.

— И то, посвистеть разве.

Соня-Наоборот свистела артистически, приводя в отчаяние неоднократно ловившую ее на таком неподходящем для молодой девушки занятии чопорную старую барышню m-lle Бонэ, особенно следившую за манерами вверенных ее попечению воспитанниц.

И сейчас Соня-Наоборот принялась свистеть самым добросовестным образом.

Но все усилия ее не увенчались успехом, Доди не показывался на призывы девочки.

— Ужас какой! Ну как мы явимся домой без этой отвратительной собачонки? — беспомощно развела руками Дося, в то время как Соня-Наоборот, не переставая посвистывать, время от времени вглядывалась пристально в ближайшие группы кустов и деревьев.

— Ты слышишь? — неожиданно схватила она за руку Досю.

— Что? Доди отзывается? — оживилась та.

— Нет, совсем не Доди. Но теперь я знаю, по крайней мере, где он, несносный наш Доди. Вот что! Слышишь, как свистит кто-то?

Действительно, кто-то свистел, словно в ответ на недавний свист Сони.

— Это кто же, по-твоему? — осведомилась все еще ничего не понимающая Дося.

Но вместо ответа Соня-Наоборот только испустила короткий торжествующий крик.

— Ура! — закричала весело девочка. — Теперь полбеды с плеч свалилось, по крайней мере, потому что я уже знаю, где надо искать Доди. Он на даче у Бартемьевых, а свистит этот противный Жорж Бартемьев — мой злейший враг, терпеть его не могу.

— Какой Жорж Бартемьев? Какой враг? Ей-Богу же, ничего не понимаю, — все еще недоумевала Дося.

— Как? Разве я тебе ничего не рассказывала? — пожала плечами ее собеседница. И, не дожидаясь ответа, быстро-быстро заговорила снова:

— Видишь ли, все лето я вела самую непримиримую вражду с бартемьевской дачей. Вон та, что с бельведером, розовая и с зеленой крышей, видишь? Третья отсюда по счету. Там живут два подростка мальчугана с отцом, очень важным, по-видимому, барином, с постоянно болеющею матерью, с гувернером и с целой оравой прислуги. Живут зиму и лето, как мы, потому, что дача у них теплая, зимняя; понимаешь? Началась же у меня моя вражда с мальчишками, собственно не с обоими, а с одним, младшим, в сущности, из-за пустяков. Они играли в серсо, в саду, когда я смотрела на них в дубовой аллее из-за решетки. Вдруг серсо перелетело за решетку и упало в канаву, и один из них, Жоржем его зовут, младший, как скомандует мне вдруг: 'Эй ты, девочка, подай мне серсо'. Я, конечно, ответила ему в том же духе: чего мне стесняться? 'И не подумаю, — говорю. — У самого есть руки, приди и возьми'. А он мне на это: 'Как ты смеешь мне тыкать? Прежде всего я — Жорж Бартемьев'. 'Ну а я — Соня Кудрявцева, — отвечаю, — и ничуть не хуже тебя'. Тут подошел другой мальчик, постарше, и говорит мне так вежливо, поднимая шляпу: 'Вы извините Жоржа, он не подумал и как всегда хватил через край'. А Жорж как захохочет во все горло. 'Наш Саша — известный угодник и тихоня, ему все и кажется через край — самые обыкновенные слова. Ему бы девчонкой родиться, а не нашим братом, мужчиной'.

Я, однако, не стала его дальше слушать и убежала. Но возненавидела я этого самого Жоржа с той же минуты ужасно. Терпеть не могу грубых мальчишек. А потом и пошли у нас с ним стычки при каждой встрече. Я ведь больше всего люблю дубовую аллею, ты знаешь, и постоянно удираю из нашего сада сюда. И вот однажды потеряла я здесь ленту с головы. А ты сама знаешь, как бабуся бывает недовольна, когда мы теряем что-нибудь из вещей. Я — искать. Искала, искала — нет нигде. Словно в воду канула моя лента. Прохожу мимо бартемьевской дачи, гляжу — у калитки опять этот Жорж, а лента моя у него на шее, повязана галстуком. Я — к нему. 'Отдай, — кричу, — мне мою ленту'. А он, этакая обезьяна за решеткой, сделал мне длинный нос и давай тягу. Ну, тут уж я не выдержала и объявила ему непримиримую войну Алой и Белой розы. И надо же было случиться, что в ближайший же день его мяч закатился в канаву. Я подоспела, схватила мячик и долго держала его под арестом, пока не пришел к нашему саду старший Бартемьев, Саша, во время нашей прогулки, и, улучив минуту, попросил у меня возвратить его брату мяч. А потом и пошло, что дальше, то больше. Могу сказать, все лето я портила кровь Жоржу Бартемьеву самым добросовестным образом, а он — мне. И теперь я более чем уверена в том, что Доди забежал на двор бартемьевской дачи, благо, там есть охотничья собака, рыжий сеттер Серна, с которым играют наши собачонки; а противный Жоржка поймал его, запер мне назло и не выпускает. Если бы только мне удалось повидать Сашу! Он славный парень, не в брата, хоть и размазня, между нами будь сказано, порядочный. А попроси я разыскать мне Доди, наверное, разыщет и приведет его ко мне. Гляди, гляди, вон они оба как раз, легки на помине! — внезапно оборвав свой рассказ, шепнула Соня.

Потом схватила за руку Досю и, увлекая ее за собою, помчалась по направлению розовой дачи.

Не успели они приблизиться к бартемьевской даче, как из калитки ее, ведущей в дубовую аллею, вышли два мальчугана-подростка. Оба они были одинаково одеты в шотландские костюмы. Короткие клетчатые юбки, не доходя до колен, оставляли открытыми их голые ноги. На коротко остриженных волосах у обоих были надеты шотландские шапочки с петушиными перьями и двумя ленточками сзади. Одному из них, темноглазому миловидному толстячку, казалось, лет четырнадцать по виду, другой на год был моложе брата и казался настоящим живчиком.

При виде девочек младший сказал что-то старшему на ухо, на что тот только укоризненно покачал головой. Но Жорж беспечно махнул рукой и, подпрыгивая, побежал навстречу девочкам.

— Честь имею кланяться, — обратился он к пансионеркам, преувеличенно низко кланяясь им и откидывая далеко от себя руку со шляпой. Потом остановил глаза на сердито нахмуренном лице Сони- Наоборот и произнес не без лукавства:

— А ведь я знаю, зачем ваша милость пожаловала сюда. За белым шпицем, конечно? Но напрасно изволили беспокоиться, сударыня. Вашего чудесного шпица вы не получите. Да!

— То есть как это не получу? — вспыхнула Соня-Наоборот как порох. — Дося, ты слышишь? Как это он смеет нам не отдать Доди? А?

— Вы, действительно, не имеете права удерживать у себя чужую собаку, — вступила в разговор Дося, — не имеете никакого права, monsieur Жорж; так, кажется, вас зовут?

— Monsieur Жорж? Гм… Вот это я понимаю! Вот это называется вежливым обращением. Поучитесь ему у вашей подруги, цыганенок вы этакий, — кинул он в сторону Сони.

— Не смей меня называть цыганенком! Слышишь? Я тебе не цыганенок вовсе! Меня зовут Соней-