уроком. Уроком того, что забывая прошлое, мы не столько пренебрегаем им, сколько духовно обедняем самих себя».

Москва знавала многих литераторов. Тем, кто поизвестнее, поставила памятники и основала музеи, менее значительных отметила мемориальными досками и сборниками сочинений в издательстве «Московский рабочий». Таких же, как Петр Васильевич Шумахер, вовсе позабыла.

В творчестве Шумахера можно отыскать несколько стихотворений, удивительных для XIX века по глубине иронии и сатирической смелости.

Народу объявлен Манифест об освобождении крестьян. Вся передовая интеллигенция России ликует. Даже вечный злопыхатель Герцен склоняет голову перед столь решительным деянием царя-освободителя. Только веселый и беззаботный Шумахер посмеивается:

В 1877 году началась Русско-турецкая война. «В бой! За славян!» — несется со всех сторон. Студенты и чиновники записываются в добровольцы, купцы жертвуют миллионы, великие княгини щиплют корпию для лазаретов. Только полунищий неунывающий Шумахер язвит:

Сын датчанина и белорусски, Шумахер в 1835 году окончил Санкт-Петербургское коммерческое училище, прекрасно знал не только физику и математику, но и древние языки, свободно владел немецким, английским, французским и итальянским языками. Несмотря на обширные знания, полученные в юные годы, в старости он вспоминал отнюдь не свои победы на поприще науки:

Около двадцати лет Шумахер прослужил в Сибири, в канцелярии генерал-губернатора края и управляющим золотыми приисками, получая и проматывая солидное жалованье. Потом женился, попутешествовал за границей, пожил в Нижнем Новгороде и Петербурге, развелся. Наконец, оставшись без гроша и без угла, поселился в Москве, вернее, стал кочевать по городу, живя у друзей и получая 150 рублей жалованья в год, как артист Артистического кружка.

Всю жизнь Шумахер чудил, тратил деньги на женщин и кутежи, обпивался и объедался, потешал собутыльников полупристойными и вовсе непристойными шутками. Не изменил он себе и в Москве. За чудачества и веселый нрав его признали достопримечательностью города. Множество историй рассказывали о нем москвичи, им не приходилось даже привирать, до того колоритен был Шумахер сам по себе.

Водку он пил большими чайными стаканами. Со своими друзьями, фотографом Брюн де Сент Ипполитом и доктором Персиным, в один присест опорожнял четверть ведра. Притом пьяным он никогда не становился, а лишь расцветало его красноречие.

Съесть этот высокий толстый барин мог неимоверное количество еды, в чем с ним могли соперничать только немногие московские купцы с бездонными желудками.

От всех болезней Шумахер считал лучшим лечением баню. В Сандуны он отправлялся обстоятельно — на весь день. На полке в парилке выпивал бутылку ледяного кваса и отдавал себя в руки двух самых выносливых банщиков, которые долго охаживали его вениками. Потом спал в предбаннике, положив веник под голову, и процедура лечения вновь повторялась.

Шумахер был большим циником, не стеснялся говорить непристойности в присутствии женщин. Он даже хотел вырезать на своем самоваре загадку: «У девушки, у сиротки, загорелося в середке, а у доброго молодца покапало с конца». Медник отказался исполнять столь скабрезную работу.

Даже в самые сильные морозы на улицу он выходил без шубы и пальто — в одном сюртуке. Весь же домашний костюм его состоял из длинной женской рубашки.

Шумахер очень любил врать. И если замечал, что его болтовне кто-то начинал верить, то одурачивал простака и поднимал его на смех.

Ссорился он часто как с приятелями, так и с малознакомыми людьми. Раз в гостях Афанасий Фет, любивший вкусно закусить, обиделся, что Шумахер съел всю бывшую на столе зернистую икру. Шумахер