Вспугнула песня сороку, издалека сопровождавшую строй, ринулась та в глубь леса, в свою очередь всполошив коров на поляне.

С возвышенности завиднелась впереди деревня, а за ней речка блеснула. Коноплев высказался вслух:

— Может, в этой деревне остановимся?

— Ясное дело, здесь, — невозмутимо ответил ему Геворкян. — Смотри, для тебя перину взбивают!

А в деревне переполох!

Распахиваются окна изб, словно впуская музыку, девчата-копнильщицы побросали грабли, вилы, прихорашиваются и бегут через поле навстречу солдатам...

— Догони вас холера! — орет им вслед бригадир.

Спешно раскрывает ставни продавщица сельповского магазина. Три старушки, испокон веков недвижно сидящие на лавочке, и те завертели головами...

— Должно, солдаты идуть? — встревожилась одна бабуся.

— Ась? — переспросила другая.

— Женихи идут, глухая тетеря! — выкрикнула третья.

Все ближе солдаты, все громче музыка. Орут куры-дуры, летят из-под солдатских сапог. Браво шагают музыканты, играют, а шеи тянут, заглядывая через палисадники. Девушки бросают в них цветами, ребята забегают вперед, совсем ошалели... Что-то заклинило у Коноплева: все поворачивают вдоль улицы направо, а он так и шагал прямо, прямо на продавщицу сельповского магазина, которая, подбоченясь, стоит и призывно смотрит на проходящих солдат.

Бедный Коноплев, он же Зайцев! Как на него глянул прапорщик — словно два наряда вне очереди влепил!

Уходят солдаты, стихает музыка. Девушки идут за околицу к своим копнам. Продавщица недовольно закрывает ставни магазина. Три старушки, поджав губы, смиренно сидят на лавочке.

Колонна выходит за околицу по ту сторону деревни. Шалая собачонка звонким лаем провожает солдат, тявкает все реже...

— Подразделение... стой! — командует прапорщик Тропкин. — Налеву!.. Кто в лес, а кто по дрова. Равняйсь! Смирно! Вольно!.. Распорядок дня на сегодня: ученье... Вечером — кино. Отбой сегодня и ежедневно в двадцать три ноль-ноль. Вопросы?

— Есть вопрос... Как называется фильм?

— «Чапаев»... Василий Иванович. Ясно?

— Так точно! — не моргнув глазом, отвечает Геворкян.

— Душевная картина, — вздыхает Солоха. — Я ее раз пятьсот смотрел и еще пойду...

— Разойдись!

Не торопятся расходиться солдаты, оглядывают стройные ряды палаток, окружающий лес, широкую поляну-плац, мерить которую им придется не раз вдоль и поперек.

— Красиво здесь, — восхищенно говорит Коноплев. Он щурит на солнце свои беспомощные глаза.

— Ты неисправимый оптимист, Коноплев-Зайцев, — говорит ему Геворкян. — Вот походишь по этой полянке день-другой, небо с овчинку покажется.

— Я природу люблю, но дождя боюсь, — как бы размышляя вслух, сказал Коноплев.

— Ты же не сахарный...

— Я не о себе, я за скрипку боюсь.

— В каптерке держи... Кстати, давно хочу спросить: что ты к ней привязался?

— Видите ли... Альтушка у меня как бы временно, пока служу. А скрипка для души. После армии поступлю в консерваторию.

— Большим музыкантом будешь, — вздыхает Солоха. — Научил бы играть моих детишек. У меня сыновей двое — и оба как бы ни в дудочку, ни в сопелочку. Учатся плохо, матери не слушаются, стремлений никаких. Ну вот как у Геворкяна...

— Это у меня стремлений нет?! — вскочил Геворкян. — Зачем так говоришь? Уволюсь в запас, на Севан поеду, в лучшем ресторане играть буду. Разве плохо, скажи, дорогой? Музыка! Девушки красивые! Понимаешь?

Не успел ему ответить Солоха, призывно и громко прозвучала команда:

— Выходи строиться!

— Подразделение!.. Песню! — командует прапорщик.

Солдаты идут лесной дорогой, идут на учения. Через несколько минут они должны будут представить перед собой коварного врага, должны будут отразить его атаку и сами атаковать и победить... Нелегко это представить себе, когда вокруг такая красота: солнечные поляны, птицы поют, синее небо, словно гобелен, вышитый кронами берез и сосен... Но приказ есть приказ!

— Подразделение! Отставить песню... Стой! Направу! Вольно! Приступим к занятиям. Тема: мотострелковое подразделение в наступлении. Рисую обстановку. Перед вами речка, за ней поля в копнах сена, справа шоссе... Коноплев, ты же Зайцев, разрешаю тебе съесть чего-нибудь кисленького. Или горького...

— Простите, не понял... Зачем?

Прапорщик доволен: удался его, видимо, излюбленный прием.

— Чтобы согнать с лица вашего благостное выражение.

Весь строй хохочет.

— Красиво вокруг... Вот я...

— Зайцев, выйти из строя!.. Ставлю вам задачу: ваш взвод на бронемашинах движется по шоссе. Впереди шоссе залито горящим напалмом. Ваши действия?

Бедный Коноплев-Зайцев! Какие там «действия»? Лицо у него мученическое, глаза растерянно бегают. Музыка — вот что видится и слышится ему... Он поправляет очки, мнется, краснеет. Кто-то острит: «Он из обоза!»

— Отставить разговоры! — командует прапорщик Тропкин. — Ну, смелее, Зайцев... Коноплев! Кто поможет? Солоха!

— Необходимо найти кратчайший объезд и продолжать выполнять поставленную боевую задачу, — уверенно отвечает старый солдат.

— Правильно. Встаньте в строй... Эх, Коноплев, ты же Зайцев, неужели не выйдет из тебя солдата? А может быть, все-таки получится, а? Ведь строевая подготовка не так уж плохо. И физическая... Руки у тебя крепкие — от скрипки, должно быть, — и выносливость есть!.. Ставлю новую задачу. Ну, соберись, поразмысли!.. Подразделение должно занять рубеж обороны. Позывные: комроты — «Ястреб», командир взвода — «Сокол», вы — «Дрозды»...

Через силу слышит солдат, а в голове у него какие-то стихи: