Погодин умело изобразил нерешительность, поколебался с полминуты, потом махнул рукой, вынул из кармана 'паркер' с золотым пером, нацарапал в блокноте несуществующий адрес, вырвал листок и протянул его Французову.
– Подавись, – сказал он. – Так и так пропадать, так пусть хотя бы и эта гнида попрыгает.
– Приятно иметь дело с разумным человеком, – сказал капитан, небрежно засовывая свернутый вчетверо листок в задний карман джинсов. – Учти, если что не так, я вернусь за тобой, и даже не пробуй спрятаться – из-под земли достану.
Погодин вымученно улыбнулся и несколько раз кивнул головой. Он встал, но Французов небрежно толкнул его в грудь широкой и твердой, как доска, ладонью, и Федор Андреевич, не удержав равновесия, до упора провалился в недра своего веселого кресла.
– Да у тебя, оказывается, вся мебель нуждается в починке, – сказал Французов. – А я-то думал, что ты у нас крутой. Не провожай меня, – бросил он уже с порога и исчез (как полагал Федор Андреевич, навсегда).
Дождавшись, когда шаги капитана стихнут в конце коридора, он с трудом выкарабкался из кресла и, подойдя к окну, несколько раз включил и выключил настольную лампу. В сгустившихся сумерках этот сигнал не мог остаться незамеченным, и стоявший под фонарем Смык поднял голову, вглядываясь в освещенное окно погодинского кабинета. Погодин энергично потыкал пальцем себе под ноги, а потом провел ребром ладони по горлу.
Смык лениво кивнул, показывая, что все понял, и раздавил недокуренную сигарету каблуком своего ковбойского сапога. Погодин выключил настольную лампу и уселся в кресло – в свое, черт возьми, кресло! Теперь можно было и закурить, что он и проделал с превеликим удовольствием. Смотреть на то, как в переулке убивают капитана, у него не было никакой охоты. За полтора года своего морячества и десять лет отсидки он насмотрелся на такие вещи до тошноты и с огромной радостью отдал бы кому-нибудь на вечное хранение три четверти своей памяти, оговорив при этом, что если это его имущество в один прекрасный день исчезнет без следа, он не будет в претензии.
Чтобы не слышать того, что вот-вот должно было начаться прямо под его окном, Федор Андреевич вложил в приемный отсек новенького проигрывателя компакт-диск с новым альбомом группы 'Лесоповал', включил воспроизведение и, прикрыв от удовольствия глаза, стал слушать, притопывая в такт обутой в дорогой ботинок ногой и время от времени поднося к губам 'ронхилл', чтобы сделать медленную глубокую затяжку. Возникшая было проблема была решена, и можно было вернуться к нормальной жизни, в которой было множество приятных вещей, включая несчастный случай, что вот-вот должен был приключиться со Стариком. После сегодняшнего происшествия Погодин окончательно уверился в том, что это дело нужно срочно форсировать. Конечно, будет неприятный разговор со Стручком и остальными и, вероятно, придется заплатить немалую сумму в качестве отступного, но все это были мелочи по сравнению с открывавшимися перед ним перспективами. Ритмично подергивая в такт незатейливой музыке квадратным носком ботинка, Погодин представлял тугие пачки стодолларовых купюр, сложенные в аккуратные штабеля, растущие с каждым днем. Накопить миллионов пять, а потом бросить все и свалить за бугор. Никакой ликвидации дел, никакого выколачивания долгов – упаси боже! Догадаются – с живого не слезут, не отстанут, пока не снимут последние рваные подштанники… Никаких сентиментальных сцен и трогательных прощаний – был и нет, и поминай как звали.
Погодин, не открывая глаз, откинулся на спинку кресла, перекатывая в мозгу названия мест, в которых никогда не был, как ребенок языком перекатывает во рту с места на место истекающий сладким соком леденец: Байя, Калифорния, Оганквит, Гавайи, Фату-Хива, Корфу… С голой задницей там еще хуже, чем здесь, но, имея деньги, в любом из этих или тысяч других мест можно жить по-настоящему. Он будет иметь деньги, вот только бы поскорее разобраться со Стариком…
Он резко открыл глаза и сел прямо, почувствовав на себе чей-то тяжелый взгляд. Свет в кабинете не горел, и он не сразу узнал стоявшего в дверях человека, темным силуэтом вырисовывавшегося на фоне освещенного горевшими в коридоре светильниками дверного проема.
Вглядевшись, он похолодел и поспешно щелкнул выключателем настольной лампы, чтобы развеять наваждение, но от этого сделалось только хуже. Человек в дверях шевельнулся и молча шагнул вперед.
И тогда Погодин принялся кричать.
Юрий Французов легко сбежал по лестнице, время от времени поглядывая по сторонам на тот случай, если имевшие с ним дело охранники вдруг решат взять реванш и вернутся с приятелями. Бояться он их не боялся, но время терять ему не хотелось, да и увечить ни в чем, в общем-то, не повинных людей желания не было. Они просто, как умели, выполняли свою работу, отрабатывая немалые, судя по всему, деньги, которые платил им Ставров. Другое дело, что как раз умения-то им и не хватало.
На секунду ему даже сделалось жаль, что Ставров не встретился ему в то смутное время, когда он искал работу. Пришлось бы, конечно, расстаться с армией, но вряд ли армия стала бы по этому поводу переживать. Она в последнее время сокращалась такими темпами, что Юрий, когда начинал думать о причинах такого лихорадочного сокращения, разрывался между двумя противоположностями: не то на секретных складах министерства обороны уже лежали, дожидаясь своего часа, бесконечные штабеля непобедимых роботов-солдат, не то в самом министерстве засели сплошные шпионы, вредители и диверсанты, получающие зарплату прямо в Пентагоне.
Да, армия не стала бы плакать, расставаясь с подавшимся в погоню за длинным рублем капитаном, ей было бы абсолютно все равно, но вот капитан не мыслил себя вне армии. 'А может, я просто дурак? – подумал Юрий, идя по коридору первого этажа. – Тогда был дурак и сейчас не поумнел? Ясно же, что государству на армию наплевать. Государству в целом, а также Думе, президенту и лично министру обороны. Всем наплевать, а вот капитану Французову не наплевать. Конечно, государство и Россия – это совсем не одно и то же, но это все красивые слова, а ведь живем-то всего один раз, что бы там ни говорили попы всех времен и народов… Все это понимают, только динозавры наподобие меня да еще вот этого Ставрова продолжают цепляться за древки, знамена с которых давно ободраны на портянки: он за свой бокс, а я – за армию. Но он-то при этом хоть деньги умудряется зарабатывать, а мне порой за квартиру нечем заплатить. Или взять, к примеру, вот этот случай.
Какого черта я сюда приперся? Кто я – судья, следователь, ангел мщения, что лезу не в свое дело? Ну дал мне Погодин адресок, так Ярцев его за пять минут из него выжал бы безо всякого мордобоя… Черт, рука болит, отбил об этих горилл… И что мне теперь с этим адреском делать? Самому туда ехать или Ярцева отправить?
К черту, пусть сам едет, ему за это деньги платят. Жаль, не догадался я этого Погодина хотя бы к стулу привязать: позвонит ведь, предупредит… Хотя, с другой стороны, что он им скажет? Простите, мол, ребята, заложил я вас ненароком. Никто меня не спрашивал, а я взял да и заложил. А кстати, с чего это он вдруг разговорился?
Сам ведь привязался, я его и не спрашивал ни о чем, и не собирался даже. Не очень-то он похож на доброхота, горящего желанием помочь следствию. Неужели этот гад меня купил?'
Юрий понял, что свернул не туда, только когда забрел в тамбур, из которого можно было пройти в спортзал, душевую и раздевалку. За дверью спортзала все еще раздавались шлепающие удары кожаных перчаток.
Как видно, тренировались здесь допоздна. 'Интересно, а где же у них проходят бои?' – подумал Юрий. У него возникла мысль разыскать это место и посмотреть, как все происходит на самом деле, но вход туда явно стоил недешево, а денег у него оставалось в обрез – только на то, чтобы добраться до дома. Вспомнив о доме, он испытал краткий укол стыда: за весь вечер он ни разу не подумал об Ирине, которая, наверное, сейчас сходила с ума, пытаясь угадать, что с ним произошло. Это решило дело: отказавшись от поисков боевого ринга, Французов вышел из тамбура и решительно направился к запасному выходу. Разыскивать парадный подъезд клуба он тоже не стал: в конце концов запасной выход, так же как и главный, это прежде всего дверь, а вопросы престижа капитана не волновали, тем более что до запасного выхода было два шага, тогда как парадный надо было еще найти.
Минуя урну, в которую он ссыпал патроны от 'вальтера', он заглянул в нее и обнаружил, что патроны все еще там. Внутрення дверь никем не охранялась, так же как и наружная. Видимо, оба охранника
