Начальник охраны старался не смотреть на «причащающихся», но даже это его не спасло. Заслышав скрежет ложки по дну пустой миски, он рванулся к деревьям, уперся руками в ствол старой ели. Здоровенного мужчину выворачивало наизнанку, он блевал до рези в горле и никак не мог остановиться.

– Благословляю вас, – спокойно проговорил Учитель, – с этого момента вы обрели спасение.

Пусть приведут следующую пару.

Об академике Богуславском помнил не только Петраков. Аркадий Карпович представить себе не мог, как много известно доктору Фудзимото о секретных разработках. Несколько публикаций по микробиологической борьбе с сельскохозяйственными вредителями в научных журналах были лишь поводом для разговоров.

В распоряжении сектантов, входивших в число организаторов российско-японского университета, имелась обширная документация. Не вся, конечно, основную часть уничтожили сразу после свертывания исследований. Как-никак, смертоносный вирус представлял огромную опасность. И прежде, чем подступиться к Аркадию Карповичу, были детально изучены многие эпизоды его жизни.

Разговор с ним доктор Фудзимото строил не просто так. Он знал, что волнует Петракова, чего ему не хватает, о чем мечтает этот человек.

И стоило лишь намекнуть о деньгах, потянуть за чувствительную ниточку, как тотчас же мысли Петракова заработали в нужном направлении.

Одну часть дела доктор Фудзимото блестяще завершил – микробиолог оказался в его руках.

А вот с академиком Богуславским дела обстояли сложнее. Единственный ключ, который подходил к душе старого академика – это Бог. Но не в примитивном понимании обывателя, а в понимании образованного, интеллигентного человека, пришедшего к религии не в силу традиции, а в силу понимания, сделавшего свой выбор сознательно.

Но если не получается подобрать ключ к душе, можно попробовать вломиться туда силой. Всегда найдутся слабые стороны, каждого человека можно попытаться поддеть на крючок.

Андрея Петровича Богуславского все соседи считали человеком несчастным. Раньше у него была семья – небольшая, состоявшая из жены и дочери, зятя и внука. Жену он похоронил десять лет тому назад, через семь лет после того, как родился внук, которого назвали Романом. Возможно, именно смерть жены подтолкнула Андрея Петровича к принятию религии душой. Она завещала провести отпевание и похороны по христианскому обряду, и Богуславский не мог позволить себе нарушить ее последнюю волю, хоть это и грозило ему крупными неприятностями.

Бывают такие моменты в жизни, когда душа человека открыта к переменам. Такое случается или в годины несчастья, или же в моменты величайшего счастья. Богуславский глубоко переживал смерть близкого человека – жены.

В церкви находились близкие родственники, да и то не все решились прийти, нарушив негласный коммунистический запрет на посещение храмов. Мерцали свечи, слышался спокойный, торжественный голос священника, читавшего старославянские тексты. И вот тогда академик Богуславский впервые после детских лет перекрестился. Рука сама поднялась, три пальца коснулись лба и Андрей Петрович понял, если он не задумывается к какому плечу сперва приложить щепоть, сложенную для крестного знамения – к левому или правому – значит, это знание было с ним всю жизнь. Оно не забылось, как не забывается самое главное, существенное – то, из чего, собственно, состоит смысл жизни. Слезы в его глазах высохли.

С кладбища он уезжал уже просветленный, а по весне поставил на могиле жены розовый гранитный полированный крест, угрохав на него половину своих сбережений.

В исследовательском центре в Черноголовке он уже не числился среди первых номеров, его держали, как живую реликвию, за старые заслуги и особо не лезли в душу, хоть прекрасно знали, что пожилой академик помешался на религии.

А Андрей Петрович и не рвался работать, занимался исследованиями, скорее, по инерции, лишь потому, что привык. Лаборатория постепенно сворачивалась и к его уходу на пенсию занимала всего лишь небольшую комнатку, в которой разместились и стол руководителя, и клетки с крысами, отгороженные от основного помещения толстым стеклом.

Чем меньше внимания академик Богуславский уделял работе, тем больше он отдавал внуку. Читал ему, беседовал с ним. Хотя какая беседа может быть с восьмилетним мальчиком? Естественно, Роман слушал, а дед говорил. Мать, занятая своими делами, радовалась тому, что ее отец столько времени уделяет Роману, хотя и не очень-то одобряла душеспасительное направление бесед. Андрей Петрович читал внуку Библию, но в церковь с собой не брал, решив, что мальчик, когда вырастет, сделает свой выбор сознательно.

И тут неожиданный удар Богуславскому пришелся со стороны дочери. Однажды вечером она объявила отцу, что вместе с мужем уезжает за границу.

– На время?

– Нет, навсегда.

Сперва академику казалось, что речь идет лишь об отдаленной перспективе, что дочь лишь советуется с ним. Но оказалось, почти все документы готовы и требуется единственное – согласие на их отъезд самого Богуславского. Как-никак, человек он в возрасте, ему может понадобиться помощь.

Он мог заупрямиться, заставить дочь остаться в России, но тогда бы навсегда поругался с ней.

Какая тогда уж разница, будет она жить в Америке, в Израиле или в другом районе города? Поссоришься – ни встреч, ни разговоров. А так оставалась хоть маленькая надежда сохранить отношения.

Как настоящий христианин, Андрей Петрович считал себя не вправе принуждать других силой к правильной жизни.

«Люди взрослые, пусть делают, что хотят» – решил Богуславский. А вот калечить жизнь Роману я не позволю".

Эту фразу он не произнес вслух, а сказал так:

– Романа я не позволю взять с собой.

– Но он же мой сын! – в глазах дочери мелькнул испуг.

– И мой внук, – добавил Андрей Петрович.

Дочь, посмотрев на отца, поняла – тут он никогда не отступит, что ни говори, что ни делай, хоть бейся в истерике или осыпай его проклятиями.

– Ты считаешь, что поступаешь правильно? – глядя в глаза дочери, спросил отец. но?

– Да, – ответила та.

Но по ее глазам Богуславский понял, сомнения у нее есть.

– Не делай так, чтобы потом Роман проклял тебя, – спокойно сказал он. – Тут у него есть друзья, пусть выучится, почувствует себя человеком, поймет, кто он есть на этой земле. А уж потом решит где ему жить и работать.

– Я бы хотела, чтобы он решил сам это же самое, но теперь, – с надеждой в голосе проговорила мать.

И Богуславский решил рискнуть. Он верил в то, что не прошли даром его длительные прогулки с внуком, разговоры. Он верил, что больше не понадобится слов, они сказаны раньше.

И Роман сделал свой выбор. Несмотря на то, что ему было только двенадцать лет, он остался с дедом. На каникулы Роман уезжал в Штаты к отцу и матери, и хотя Богуславский никогда не напутствовал его фразами, вроде: «Ты должен вернуться», неизменно возвращался назад.

Богуславский не предвидел плохого, он считал, что поступает правильно, думал, у него хватит сил воспитать и вырастить внука и пребывал в этой уверенности до последнего времени. Но как часто нашим лучшим намерениям не суждено реализоваться?

Если раньше в вопросах религии Андрей Петрович был для Романа непререкаемым авторитетом, то когда ему исполнилось семнадцать лет, стали возникать споры. И Богуславский к своему ужасу понял, что это не только личные сомнения Романа, а скорее всего, его устами с ним говорит кто-то другой, завладевший душой мальчика. Пару раз, когда внука не было дома, он заходил в его комнату и отыскивал там красочные брошюрки, книжечки разных сект.

"Одумается, – успокаивал себя Богуславский, – это увлечение – чисто юношеский максимализм, желание быть умнее, пойти дальше, чем я.