закончил: - А еще скажи ему и сам не забудь: мало пурпурной одежды, чтобы сделаться императором. - Конечно, мне не следовало так выходить из себя, но тут уж ничего не поделаешь: меня до этого довели.
Из Анкиры я двинулся на юго-запад. Возле так называемых Ворот - горного ущелья, которое соединяет Каппадокию и Киликию, меня встретил киликийский наместник Цельз. Я немного знал его по Афинам, где он учился вместе со мной в Академии. Кроме того, он был учеником Либания. Я так обрадовался, увидев дружеское лицо, лицо эллина, что, боюсь, расцеловал его на глазах у петулантов. Мало того, я подвез его в своем экипаже до самого Тарса. Что поделаешь: в незнакомой стране, населенной враждебно настроенными людьми, даже случайные знакомые кажутся нам чуть ли не братьями. Беседа с единоверцем доставила мне такое наслаждение, что я чуть было не назначил его в тот же день преторианским префектом Востока.
По дороге в Таре Цельз поведал мне много интересного. Он не очень верил в то, что мне удастся возродить эллинскую религию, но считал, что со временем у нас могут появиться шансы. В одном он был со мной согласен целиком и полностью: он не сомневался в том, что галилеяне в конечном счете друг друга истребят.
Другой темой нашей беседы стал самый жгучий политический вопрос наших дней: судьба городских курий, или сенатов.
С тех пор как я стал императором, где бы я ни появлялся, меня осаждают толпы зажиточных горожан, упрашивающих избавить их от службы в сенате. То, что для провинциала когда-то было великой честью, превратилось ныне в тяжкое бремя, а дело в том, что городские курии несут ответственность за сбор податей. Это значит, в неурожайные годы, когда возникает недоимка, сенатор обязан возместить ее из собственного кармана. Неудивительно, что никто не желает заполучить эту должность. В принципе, конечно, император может управлять городами непосредственно с помощью указов, но это страшная морока, и ни один император, включая меня, не знает, как к этому подступиться. Должен же кто-то заниматься сбором налогов, а кто справится с этой задачей лучше самых состоятельных людей города? Подобно своим предшественникам, я не решаюсь на радикальные меры и произношу страстные речи, убеждая заинтересованных лиц в том, что управлять городом - величайшая честь, а государство просто погибнет без помощи своих достойнейших граждан. Но горожане настаивают на своем, и не мне их винить. Есть, конечно, еще выход - освободить городские сенаты от ответственности за сбор налогов, но тогда государственные доходы сократятся наполовину, а этого допустить ни в коем случае нельзя. Вот почему я пошел по пути укрепления городских курий. Я никого не освобождаю от должности сенатора и, невзирая на ропот, отменил эдикты Констанция, освобождавшие от нее галилейское духовенство и военных. Я стремлюсь таким образом расширить круг людей, принимающих участие в городских делах, чтобы бремя возмещения недоимок распределилось более равномерно, и, думаю, со временем результаты дадут о себе знать. Недопустимо, чтобы в таком знаменитом городе, как Антиохия, состоятельные люди отказывались от сенаторской должности.
Несколько дней я провел в Тарсе. Этот красивый город стоит на озере, которое соединено с морем каналом. К моему приезду Цельз собрал в городе несколько интересных философов, и мы провели ряд диспутов, доставивших мне немалое удовольствие. Жители Тарса вполне достойны своих предков, великих стоиков, прославивших этот город шесть веков назад. Как-то раз я даже искупался в Оронте, хотя в свое время Александра чуть было не убили после купания в нем. Большинство жителей Тарса - галилеяне (он весь усеян памятными знаками в честь здешнего уроженца, богомерзкого Павла), но они, как мне показалось, вполне разумны, а манеры их естественны и непринужденны. Мне было почти жаль расставаться с Тарсом, но я утешал себя тем, что впереди у меня царица Востока, Антиохия. Содрогаюсь при мысли о том, как я был наивен.
В Антиохию я прибыл в конце июля, когда стояла страшная духота. У стен города меня встретила большая толпа. Я решил было, что они пришли меня приветствовать, и, естественно, собрался произнести благодарственную речь, но им не было до меня дела. С какими-то непонятными возгласами они размахивали ветками.
Я осмотрелся в поисках дяди Юлиана, но кругом не было видно ни одного должностного лица - только толпа, протяжно распевавшая: 'На востоке загорелась новая звезда'. Признаюсь, поначалу я решил, что они имеют в виду меня - в моем положении человек быстро привыкает к самой грубой лести. Но когда я попытался с ними заговорить, они меня даже не заметили: все глаза были устремлены к небу. У северных ворот Антиохии меня встречали, согласно ритуалу, мой дядя,
Салютий Секунд и городской сенат. Покончив с формальностями, я тут же спросил: - Что это за толпа?
Дядя рассыпался в извинениях. Оказывается, я крайне неудачно выбрал день приезда в Антиохию: сегодня праздник, посвященный памяти Адониса, возлюбленного Афродиты, которого в Сирии чтут как одного из высших богов. И как это мы с Максимом забыли, что этот день посвящен ему! Это была ошибка, но ее было уже не исправить, и мне пришлось въезжать в Антиохию под крики, стоны и похоронные причитания. Все это сильно омрачило мое первое впечатление от города, а ведь это, в сущности, чудесный уголок, хоть он и населен негодяями… Впрочем, нет, это несправедливо. Просто мы разные и никогда не сможем понять друг друга, как кошка с собакой.
Северные ворота Антиохии - массивное сооружение из египетского гранита. Через них открывается великолепный вид на главную улицу города. Протяженность ее две мили, и во всю длину по обеим сторонам во времена Тиберия были выстроены портики. Это единственное место на свете, где можно пройти две мили под сенью портика. Сама улица вымощена гранитными плитами и так спланирована, что до нее почти всегда долетает морской бриз, хотя до моря целых двадцать миль… Всегда, но не в тот день. Стояла невыносимая духота. Обливаясь в раскаленных доспехах потом, я хмуро направил коня к Форуму. Никто не вышел из тени портиков, чтобы меня приветствовать, оттуда по-прежнему доносились лишь скорбные стенания по умершему Адонису.
Я ехал и с любопытством осматривался по сторонам. Слева над городом круто поднимается гора Сильпий. Большая часть города зажата между нею и рекой Оронт. По склонам горы разбросаны роскошные виллы, окруженные сказочными садами, где утром всегда прохладно и к тому же с горы открывается чудесный вид на море. Во время эпидемии чумы по приказу одного из царей династии Селевкидов прямо над городом в скале вырубили гигантскую человеческую голову. Она называется Харонионом и нависает над Антиохией, подобно злому духу; ее можно видеть почти с любой точки. Антиохийцы ее обожают, а я - нет: она символизирует для меня их город.
На Форуме Тиберия стоит его огромная статуя, а рядом Нимфей, изящно отделанный мрамором и мозаикой. Он сооружен над родником, вода которого, как утверждал Александр, слаще молока его матери. Я тоже отведал этой воды. Мне она показалась недурной; впрочем, я, как, по-видимому, и Александр, в тот момент сильно страдал от жажды. Вкуса материнского молока я не помню, но если вспомнить злой нрав матери Александра, можно себе представить, каково было ее молочко!
Отцы города провели меня на остров посреди реки. На его главной площади стоит императорский дворец, а прямо в тяжеловесный фасад дворца упирается новенький храм. Его начали строить при Константине, а закончили при Констанции. В плане он представляет собой восьмиугольник и увенчан позолоченным куполом, за это его называют Золотым домом. Должен признать, что это одно из самых красивых зданий в современном стиле. Даже мне, при всей моей приверженности к старине, оно нравится. У входа в храм стоял епископ Мелетий и его клир. Мы вежливо поздоровались, и я вошел во дворец. Он сооружен в царствование Диоклетиана, который во всех уголках империи понастроил совершенно одинаковых зданий, прямоугольных, как военный лагерь. В последние годы моя родня окружила его множеством пристроек и разбила вокруг изящный парк, так что унылая архитектура старого дворца совершенно незаметна. В комплекс дворцовых строений входят бани, часовни, павильоны, а главное - овальная площадка для верховой езды, обсаженная вечнозелеными деревьями. Для меня это был просто подарок судьбы.
На пороге дворца меня встретил его хранитель, дряхлый евнух. Он очень боялся, что я отправлю его вслед за константинопольскими собратьями, но я его успокоил, сказав, что требую лишь достойного
