крик немедля откликнулся второй.

Потом дощатая дверь, которая на деле была гораздо крепче, чем казалось с первого взгляда, со скрипом отворилась, выпустив какого-то плечистого человека самой разбойничьей наружности. Княжна, которая к этому времени уже успела выбрать наилучшую позицию для наблюдения и теперь сидела в гуще старого, разросшегося куста бузины буквально в десяти шагах от двери, отшатнулась и зажала ладонью рот, чтобы не вскрикнуть. Человек, который, щурясь на свет, выбрался из подвала, был как две капли воды похож на то чудовище, которое преследовало Марию Андреевну во сне, грозя ей огромным ножом, — та же борода, тот же жуткий шрам во всю щеку и то же отсутствие креста на широкой волосатой груди. Оцепенев от ужаса, смотрела княжна на этот воплотившийся в жизнь ночной кошмар; она даже ущипнула себя за руку, дабы убедиться, что не спит.

Пальцы у нее были крепкие, и щипок получился преизрядный. Закусив губу, княжна несколько раз моргнула глазами, но кошмар и не подумал рассеяться: косматый мужик, похожий на отставшего от табора обнищавшего цыгана, по-прежнему стоял у двери в подвал, заложив за пояс большие пальцы обеих рук и добродушно щурясь на восход. Потом он лениво повернул голову в сторону открытой двери и что-то сказал.

Немедленно, как будто произнесенное бородачом слово было заклинанием, из черного жерла подвальной лестницы, пригнув голову, выбрался герр Пауль. Княжне показалось, что немец выглядит как-то бледновато; впрочем, это могло быть следствием обыкновенного недосыпания. Нахлобучив на плешь свою смешную треуголку, немец важно кивнул бородачу, и они рука об руку пошли прочь от заброшенного дома, что-то негромко обсуждая на ходу.

Когда они проходили мимо куста, в котором затаилась княжна, ее слуха коснулись произнесенные бородачом слова: «Его благородие решит». Мария Андреевна вторично вздрогнула и отшатнулась. Если бы спутник герра Пауля сказал что-то другое, она, быть может, и не узнала бы его голос. Но бородач сказал то, что сказал, и от его слов в мозгу Марии Андреевны вдруг родилось гулкое эхо, раз за разом повторявшее: «Барин, ваше благородие... Барин... ваше благородие... Кто палит?..»

Именно этот голос — сиплый, звериный, наводивший на мысль о клыкастой волчьей пасти, — раздался из-под заваленного трупами моста в тот день, когда Мария Андреевна впервые повстречалась с герром Паулем Хессом. Да и незажившая рана, видневшаяся на месте правого уха бородача, вызывала некоторые догадки. Княжна мысленно похвалила себя за меткость: стреляя с моста в гущу кустарника, она почти не видела цели, и теперь ей было приятно, что ее пуля все-таки нашла мишень. «Еще бы чуточку левее», — подумала Мария Андреевна и испугалась этой кровожадной мысли: до сих пор она полагала, что ежели и убивала кого, так только в силу острой необходимости, для самозащиты.

Между тем одноухий бородач, сопровождаемый герром Паулем, удалился на расстояние, достаточное для того, чтобы Мария Андреевна могла без опаски покинуть свое укрытие. От ее внимания не ускользнул тот факт, что бородач был не чета своему спутнику: на ходу он все время озирался по сторонам, так что слежка за ним, похоже, могла дорого обойтись княжне. Тем не менее Мария Андреевна решила рискнуть и последовала за странной парой, которую составляли лесной разбойник и немец, выдававший себя за художника. Увы, ее опасения оказались не напрасными: у самого выхода из переулка бородач неожиданно резко обернулся и уставился прямо на нее. До него было шагов тридцать; низко нагнув голову, чтобы бородач мог видеть только ее платок, княжна свернула в сторону и толкнула первую попавшуюся калитку.

Калитка, к счастью, оказалась незапертой, и княжна вошла в грязный двор, по которому, несмотря на ранний час, уже бродили сонные пыльные куры. Навстречу ей, гремя цепью, с хриплым лаем бросилась свирепая с виду дворняга. Убедившись в том, что длина цепи не позволит собаке добраться до ее ног, княжна закрыла за собой калитку и остановилась, не зная, что делать дальше. Сердце билось у нее в груди, как пойманная птичка, а в голове стучала только одна, но многократно повторяющаяся мысль: что было бы сейчас, не сообрази она перед выходом из дома надеть крестьянское платье?

На собачий лай из сеней выглянул босой хозяин — плешивый, сморщенный, в седой бороде, домотканых портках и рубахе без пояса.

— Чего надо? — неприветливо спросил он, прикрикнув на пса.

— Здравствуйте, — старательно имитируя выговор своей горничной, сказала княжна. — Кузьма Портнов здесь ли живет?

Хозяин почему-то задумался, словно этот простой вопрос поставил его в тупик, и наконец объявил:

— Нету здесь такого, и не было никогда.

— Что ж это я, калиткой, что ли, ошиблась? — всплеснула руками княжна и едва успела прижать локтем заскользивший из-под кофты пистолет.

— Да пожалуй, что и улицей, — подумав, ответил хозяин. — Я тут, в этом переулке, почитай, всю жизнь прожил и никакого Кузьмы Портнова не упомню. Да ты кто такая будешь-то? Чего по дворам шастаешь? Али приглядываешься, что плохо лежит? А ну ступай отседова, покуда я кобеля не спустил!

— Простите, дяденька, — кланяясь и пятясь к калитке, забормотала княжна, — деревенские мы, к Кузьме Портнову, к брату материну, на побывку приехали, да вот, видать, заблудились. Не серчайте, дяденька, калитка у вас незапертой стояла...

— Ступай, ступай, — проворчал хозяин, копаясь в растрепанной, видать, со сна бороде.

Княжна подумала, что, каким бы подозрительным ни был страшный спутник герра Пауля, он, верно, уже ушел. Что, собственно, он видел? Деревенская девка уверенно вошла в калитку, собака залаяла и тут же смолкла — самое обыкновенное дело, ничего подозрительного, все свои...

Не переставая кланяться, дрожать от страха и в то же время внутренне потешаться над спектаклем, который ей поневоле пришлось разыграть, княжна попятилась за калитку, потом огляделась по сторонам. Обрамленное кустами и покосившимися заборами устье переулка было пусто, герр Пауль вместе со своим спутником уже ушел. Мария Андреевна поспешно выбежала из переулка, посмотрела вдоль улицы в обе стороны, но подозрительная парочка словно растворилась в прозрачном рассветном воздухе, не оставив следов. Потеряв их из виду, княжна тем самым избавилась от очень неприятной необходимости идти на смертельный риск, и это в конечном итоге не могло ее не радовать.

Она не спеша пошла в сторону своего дома, на ходу пытаясь понять, что все это значит. Странная и противоестественная связь с одноухим только что приехавшего из Европы немца — а он был именно немцем, герром Паулем Хессом, уж в этом-то Вацлав Огинский не мог ошибиться! — ставила Марию Андреевну в тупик. Пытаясь разобраться в этой связи путем логических умозаключений, она додумалась до того, что нападение на мосту было спланировано именно немцем, после чего решила, что мужчины иногда бывают правы: все-таки логика несовместима с женским умом. Вооружившись логикой, женщина может создать такие химеры и так убедительно доказать себе их реальность, что после не сможет спокойно спать до самой смерти.

Да, герр Пауль и одноухий оказались на мосту почти в одно и то же время, а именно в момент нападения на княжну. Да, герр Пауль слишком много лгал и, как выяснилось, поддерживал с одноухим связь. Это, конечно, не могло быть случайным совпадением, но и возможность того, что Хесс организовал нападение на нее, сидя в Германии, тоже казалась княжне весьма сомнительной. И потом, если немец действительно жаждал ее крови, у него была масса возможностей добиться желаемого без посторонней помощи: один удар ножом, один-единственный выстрел, произведенный в упор, а потом — ищи свищи...

Мария Андреевна чувствовала, что в ее рассуждениях кроется какая-то ошибка; казалось, стоит ей взглянуть на известные факты под иным углом, как все мгновенно станет на свои места и засверкает чистым светом несомненной истины.

Между тем день властно вступал в свои права. По всему городу звонко орали петухи, приветствуя восход и заодно необдуманно просясь в суп. Громыхая на ухабах, княжну обогнала порожняя подвода, запряженная мохнатой мужицкой лошаденкой. У колодцев уже собрались бабы, и их резкие голоса далеко разносились в утреннем воздухе. Над немощеной улицей уже висела кисея пыли — еще прозрачная, но обещавшая вскоре сгуститься в едкое облако, вызывающее нестерпимое щекотание в носу и неудержимое громовое чихание. Дорогу перебежал рябой поросенок, преследуемый ленивой дворнягой, трусившей следом за ним просто от нечего делать, из чистого любопытства. Рыжая кошка, усевшись на столбике забора, умывалась изящно согнутой лапой; ее розовый язык мелькал с размеренной регулярностью часового