за спиной у студента бесшумно, как призрак, вырос Ерема. Что-то почувствовав, Берестов хотел обернуться, но было поздно: по-рысьи прыгнув ему на плечи, одноухий бородач обхватил его лицо своей грязной пятерней, задирая кверху подбородок. В лунном свете в последний раз остро сверкнуло свалившееся с переносицы Берестова пенсне, потом блеснул нож и послышался неприятный хлюпающий звук. Хрунов торопливо отскочил назад, спасая платье от хлынувшей из перерезанного горла крови.

— Ты что наделал, дубина?! — выкрикнул Хрунов и, не сдержавшись, со всего маху съездил Ереме в уцелевшее ухо, отлично понимая, что браниться и даже драться поздно: чертов бородатый упырь улучил- таки момент. — Ты что натворил, крокодил бородатый?! — продолжал он, пиная свалившегося рядом с мертвым студентом Ерему. — Тебе кто велел его резать? Я тебе велел?

— Так как же, барин, — прикрываясь руками, скулил Ерема, — как же иначе-то, кормилец? Ведь он же, басурман, прибить вас грозился!

— Ты дураком-то не прикидывайся, — остывая, сказал Хрунов и, вынув из кармана спички, раскурил потухшую сигарку. — Будто ты не видел, что я его мизинцем в бараний рог могу скрутить. Ну что за наказание! Ведь он же так ничего и не сказал! Тьфу! Угораздило меня связаться с идиотом! Вставай, дурак, чего разлегся? Теперь его закапывать надо.

— Возиться с ним, — невнятно пробормотал Ерема, садясь в пыли. Он сел, выплюнул скопившуюся во рту темную кровь, потрогал ухо и коротко зашипел от боли. — Затащить в подземелье да и бросить в каком склепе, всего и делов-то.

— Как знаешь, — сказал Хрунов, брезгливо переступая через кровавую лужу. — Сам напакостил, сам за собой и прибирай. Хоть с кашей его съешь, мне безразлично. А только к утру чтобы здесь и пятнышка не было, понял?

Ерема, кряхтя, поднялся с земли, взвалил на спину мертвое тело и побрел с ним в горку, к кремлю. Хрунов проводил его сердитым взглядом, покачал головой, вздохнул и легко зашагал в обратную сторону, в город, думая о том, что все не так уж плохо: в конце концов, Ерема, хоть и поспешил немного, сделал именно то, что собирался сделать сам атаман, — обрубил одно из многочисленных щупалец ненасытного спрута, который именовался княжной Вязмитиновой.

Когда его шаги затихли в отдалении, густые заросли бурьяна на пустыре раздвинулись и на дорогу, по- звериному пригибаясь, выбрался какой-то человек. Он немного постоял, вслушиваясь в ночь и глядя то направо, где скрылся Ерема со своей страшной ношей, то налево, куда ушел Хрунов. Похоже, незнакомец не мог решить, за кем ему пойти. Наконец решение было принято, и сгорбленная фигура крадучись двинулась в сторону кремля, поминутно оглядываясь и стараясь держаться в тени.

Герр Пауль Хесс даже не подозревал, до какой степени вымотался, производя свои раскопки, пока не добрался до дома княжны Вязмитиновой и не закрыл за собою дверь своей комнаты. В этот самый момент усталость навалилась на него, как сошедшая с гор снежная лавина, и у герра Пауля едва хватило сил на то, чтобы повернуть ключ в замке и добрести до кровати.

Кое-как пристроив на ночном столике зажженную свечу и сшибив при этом на пол пустой стакан и томик Платона, герр Пауль со стоном повалился на кровать, раскинув руки крестом и даже не сняв испачканных землею сапог. Впрочем, испачканы были не только его сапоги: скосив глаза, немец увидел на белой наволочке крупинки песка и комочки известкового раствора, насыпавшиеся с его волос. Герр Пауль с отвращением закрыл глаза и подумал, что прислуга наверняка доложит княжне о том, что ее постоялец явился на ночь глядя в таком виде, будто только что восстал из могилы. Увы, глаза почти сразу же пришлось открыть, потому что стоило только ему смежить веки, как перед его внутренним взором поплыли бесконечные темные коридоры, груды земли, узкие каменные норы и глухие кирпичные тупики. Он попытался наспех сочинить какую-нибудь басню для княжны, но вынужден был отказаться от этого намерения: любое усилие, в том числе и мысленное, вызывало у него тошноту и головную боль. Золотая лихорадка прошла, наступило похмелье, и в данную минуту эмиссар отцов-иезуитов мечтал только об одном: поскорее заснуть и до самого утра не видеть снов.

Приходила прислуга, стучала в запертую дверь и глупым деревенским голосом спрашивала, станет ли барин вечерять. Герр Пауль сначала не отзывался, а потом, не утерпев, послал ее к черту — правда, по- немецки, так как не желал наутро объясняться с княжной по поводу своей неспровоцированной грубости.

Впрочем, прислуга, хоть и не могла понять значения произнесенных немцем слов, правильно оценила интонацию, и больше герра Пауля в этот вечер не беспокоили. Он лежал, воспаленными глазами глядя на огонек оплывающей свечи и понемногу погружаясь в то странное полудремотное состояние, в котором сон невозможно отличить от яви. В этой полудреме ему привиделся царь Иван IV; грозный самодержец кричал на герра Пауля, на архаичном и оттого неудобопонятном русском языке вопрошая, почто он зарится на царскую казну и тщится подорвать устои святой православной веры. От самодержца разило козлом, он тряс перед лицом герра Пауля корявыми растопыренными пятернями и грозился вздернуть его на дыбу. Убоявшись мести государя, герр Пауль сделал над собой нечеловеческое усилие и проснулся.

За окном серел ранний предрассветный сумрак, в комнате было темно и пахло сгоревшей свечой. Где-то приглушенно, будто сквозь вату, тикали часы. Герр Пауль протянул руку и пошарил по крышке ночного столика, но не нашел ничего, кроме подсвечника и коробки спичек. Что-то стесняло его движения, и лишь теперь он вспомнил, что улегся спать в одежде. Вполголоса помянув черта, немец вынул часы из жилетного кармашка, зажег спичку и бросил взгляд на циферблат. Было начало четвертого, но спать уже не хотелось. Хесс поднялся с кровати, подошел к комоду, на ощупь достал из ящика новую свечу и, вернувшись к столу, зажег ее.

Предрассветные сумерки за окошком мигом превратились в непроглядную ночную тьму. Герр Пауль задернул тяжелую штору, отгородившись ею от подступающего дня, стащил наконец с ног тяжелые жаркие сапоги, уселся за стол и стал думать, как ему быть дальше. Задумчиво ероша остатки волос на голове, он запустил руку в карман сюртука, вынул оттуда какой-то небольшой предмет и, повертев его перед глазами, бросил на стол. Увесистый металлический диск с глухим звоном подпрыгнул на столешнице и лег на краю отбрасываемого свечой светового круга. Желтые отблески огня заплясали на его тусклой поверхности, украшенной полустертым барельефом в виде головы незнакомого герру Паулю бородатого мужчины. Немец побарабанил пальцами по скатерти, снова взял со стола тяжелую старинную монету, подбросил ее в воздух и поймал с рассеянной ловкостью мошенника. Монета с отчетливым шлепком впечаталась в подставленную им ладонь; короткие пухлые пальцы герра Пауля хищно сомкнулись, спрятав монету в кулаке. Монета вызывала странное ощущение: герр Пауль не раз держал в руках старинные предметы, однако кладов до сих пор не находил, и сейчас ему казалось, что зажатый в его ладони стертый золотой кругляшок много тяжелее, чем должен бы быть.

Герр Пауль нашел эту монету минувшим вечером под завалом, в прорытой им норе, — нашел совершенно случайно, отгребая назад разрыхленную лопатой землю. Накануне он слишком устал, чтобы оценить свою находку, но сейчас, когда он сидел в тишине спящего дома и смотрел в пустоту поверх пламени свечи, ему было ясно, что он на правильном пути.

Увы, путь этот был наглухо перегорожен обломками рухнувшего свода, убрать которые с дороги немец не мог. Он подумал, что мог бы попытаться найти обходной путь и подойти к завалу с обратной стороны, воспользовавшись каким-нибудь другим коридором. Но существовал ли он, этот коридор? Герр Пауль подозревал, что даже в таком случае потратил бы недели, а то и месяцы на то, чтобы его найти.

Но монета... Монета не могла далеко откатиться от расколотого сундука, да и Бертье на исповеди сказал, что клад накрыло обвалом раньше, чем он успел прикоснуться к золоту. Следовательно, библиотека Ивана Грозного или значительная ее часть была похоронена под спудом каменных обломков — там, под завалом, который стал непреодолимым препятствием для герра Пауля.

Пелена усталости, которая заволакивала мозг иезуита вечером, растаяла за несколько часов сна, и теперь, окончательно осознав, как близок он был к своей цели, герр Пауль едва не впал в отчаянье. Клад лежал в двух шагах от него, но добыть его не было никакой возможности. Разве что использовать порох, но тогда проще заранее объявить о своем намерении в газете — все равно на взрыв сбежится полгорода. К тому же Хесс искал не золото, а книгу — старинную рукописную книгу, и без того наверняка пребывающую в весьма плачевном состоянии. А книги и взрывы дурно сочетаются, тут уж либо одно, либо другое...

«Мне не нужно золото, плевать я на него хотел, но если найти несколько физически крепких подонков и