практически равняются нулю. Потом-то, конечно, любой станет рассказывать всем и каждому, что если бы к нему обратились, если бы он только знал, то дал бы непременно.

Сиверов смотрел на нее внимательно и спокойно, хотя и с интересом. Иронических искорок в его глазах не было и в помине – он просто ждал продолжения, готовился впитывать в себя новую информацию, имеющую непосредственное отношение к интересующему его делу.

Федор Филиппович тоже смотрел на нее со спокойным ожиданием, рассеянно катая между ладонями пустую рюмку.

Они ей верили.

Она сказала: 'Я узнала об этом слишком поздно', и они спокойно приняли ее слова на веру. Потому что они работали вместе. Потому что она принадлежала к их кругу – едва ли не самому узкому кругу доверенных лиц на всем белом свете. Раньше этот круг включал в себя двоих; теперь в нем появился третий.

– Кстати, – спросил Сиверов, – а когда именно вы об этом узнали?

– Когда Вере Ивановне уже сделали операцию, – сухо ответила Ирина. – Где-то в середине июня.

Потапчук и Сиверов переглянулись, и Ирина поняла, что вопрос был отнюдь не праздный.

– А когда она умерла? – спросил Федор Филиппович.

– Так вам все известно? – по привычке ощетинилась Ирина. – К чему в таком случае эта комедия?

– Вы сказали, что Зарубин был глубоко несчастным человеком, – терпеливо объяснил генерал и зачем-то понюхал рюмку. – Его жене была нужна дорогостоящая операция. Операцию сделали. Но Зарубин от этого счастливее не стал. Следовательно, операция не принесла желаемого результата, и пациентка скончалась.

– Через неделю после операции, – добавила пристыженная Ирина.

– Чтоб я лопнул, если это не мотив, – сказал Сиверов. – И если бы у всех преступников на свете были такие мотивы, я бы со спокойной душой ушел в дворники. Ей-богу!

– А откуда вы знаете, что он преступник? – спросила Ирина.

– А деньги на операцию у него откуда? – тут же парировал Сиверов.

И тогда Ирина поднесла ему сюрприз. Глубокоуважаемый Глеб Петрович как-то незаметно опять ухитрился ее разозлить, и сюрприз Ирина ему поднесла, можно сказать, с наслаждением.

– Деньги он заработал, – сказала она с наслаждением. – В высшей степени честным путем. Накануне шестидесятилетия Победы панорама Сталинградской битвы была закрыта на реставрацию, и Зарубин – один из тех, кто в этой реставрации участвовал. Реставрация проводилась на средства какого-то спонсора, так что зарплата...

Она вдруг заметила, что ее не слушают.

Господа чекисты вели себя до оторопи странно. Сиверов вдруг принялся шибко чесать у себя за ушами, прямо как собака (если, конечно, бывают собаки, способные чесать за обоими ушами одновременно), а Федор Филиппович взял со стола недопитую бутылку коньяка и, прищурив один глаз, зачем-то пытался заглянуть в горлышко другим, широко открытым.

– Панорама, – глубокомысленно изрек Потапчук, глядя одним глазом в бутылку.

– Надо же быть такими идиотами, – поддержал его Сиверов.

То, что произнес он, на первый взгляд никак не было связано с тем, что сказал генерал, но прозвучало это именно как выражение полного согласия. Как будто один сказал: 'Сегодня хорошая погода', а другой ответил: 'Да. И ветра нет'.

– Ирина Константиновна, – со странной торжественностью в голосе произнес Федор Филиппович, – я не знаю, удастся ли мне добиться представления вас к правительственной награде. Воинского звания у вас нет, поэтому вас и повысить нельзя. О широкой славе и портретах на первых страницах газет я вообще не говорю, наши люди попадают в выпуски новостей разве что посмертно... Все, что я могу сделать, это выписать вам денежную премию. Умоляю, не обижайтесь. Я же не виноват, что система так устроена...

– Что происходит? – осторожно спросила Ирина. – Это что, какой-то розыгрыш?

– А давайте выпьем, – неожиданно предложил Сиверов. – Товарищ генерал, верните бутылку, вы ж у нас непьющий по состоянию здоровья!

– Вот поэтому она и у меня, – сказал Потапчук. – Хотя... Черт с вами, пейте.

И с громким стуком поставил коньяк на стол.

– В чем дело? – снова спросила Ирина, и прозвучавшая в ее голосе тревога очень не понравилась ей самой. Господа чекисты выглядели... ну, скажем так, не совсем нормальными.

– Да все в порядке, – успокоил ее Глеб. – Просто вы только что, можно сказать, закрыли дело.

– Как это?

– Теперь они у нас в кармане – все, кто до сих пор не выбыл из игры по состоянию здоровья. Осталось только подъехать на панораму, уточнить список этих деятелей и вычеркнуть из него покойников. А остальных, что называется, взять на цугундер. Кто бы мне еще сказал, что это за цугундер такой...

– Ничего не понимаю, – призналась Ирина.

– Сейчас поймете, – пообещал Сиверов. – Давайте возьмем вашего Зарубина. Хотя пример, скажем прямо, нетипичный. Но пускай будет он. Все просто, как удар кирпичом по затылку. Нехватка денег на операцию жене – это мотив. Веский мотив, я бы в такой ситуации... гм... – он смущенно кашлянул в кулак. – Словом, выбирая между жизнью драгоценной супруги и какой-то там, извините, картиной, пусть даже очень большой и известной, нормальный человек долго колебаться не станет. Я не в курсе, как ведут себя в подобных ситуациях искусствоведы...

Он сделал паузу, и Ирина воспользовалась ею, чтобы попытаться представить, как ведут себя в