способ – дать ему в челюсть, чтобы отрубился.

– Так, может, они дрались? – предположил Глеб. – Топили друг друга?

– Может, и так, – лейтенант запустил пятерню под фуражку и шумно поскреб макушку. – Только как это надо человека топить, чтобы самому заодно с ним на дно пойти? Глубина-то – семь метров! Можно было сообразить, отцепиться... Да нет, сами они утопли, как пить дать.

– Мужики, – встрял водитель труповозки, – это у вас надолго?

– А ты торопишься? – хмуро спросил Козлов.

– Наоборот, – ответил водитель. – Мои клиенты – народ терпеливый. Я это к тому, что искупаться бы не помешало. Жарища чертова, пыли наглотался... – он покосился на Глеба. – А, мужики?

Козлов вопросительно посмотрел на Глеба, молчаливо признавая его право распоряжаться на месте происшествия. Сиверов пожал плечами: ему было глубоко безразлично, увезут трупы с берега десятью минутами раньше или часом позже.

– А не противно? – спросил Козлов у водителя.

– А чего противно-то? – удивился тот. – Мне их еще таскать, а потом до города по жаре везти – вот это, браток, противно.

– Тоже верно, – согласился лейтенант.

– Так мы окунемся? – оживился водитель.

– Да окунайся ты хоть до вечера, мне-то какая разница? – отмахнулся от него лейтенант. – Я тебе не начальник, у меня и без тебя забот хватает! Главное, сам не утопии, хватит с меня на сегодня покойников!

Водитель махнул рукой санитару, и они неторопливо, вразвалочку, двинулись к воде. На полпути оба синхронно повернули головы налево и посмотрели на что-то скрытое от глаз Глеба оранжево-синей палаткой. Человек в белом халате с нескрываемой завистью посмотрел им вслед.

– Вы врач? – спросил у него Глеб.

– Фельдшер.

– Но причину смерти установить сможете?

– Могу только предположить, – уточнил тот. – Конечно, если у каждого из них в черепе торчит по топору, тогда... А так – вскрытие покажет.

– Ладно, – сказал Глеб, – идемте посмотрим.

Они обогнули палатку и сразу же увидели тела, накрытые зеленым резиновым плащом от общевойскового комплекта химической зашиты. Плащ уже успел высохнуть на жарком послеполуденном солнце, и налипшие на него бурые листья каких-то подводных растений выглядели странно и неуместно. Из-под плаща торчали две пары ног в резиновых сапогах. Одна пара сапог была зеленая на ярко-желтой подошве с высоким рубчатым протектором, а вторая – сероватая, как старая автомобильная камера, явно отечественного производства, и на левом голенище виднелась аккуратно наложенная заплата.

– Плащ Кулагина, – зачем-то пояснил участковый. – Пришлось снять, потому что... Ну, накрыть было нечем.

Рядом с палаткой виднелся черный круг кострища с воткнутыми по бокам рогатинами. Закопченный котелок с круглым дном, похожий на солдатскую каску, лежал поодаль в траве, рядом с заготовленной кучкой хвороста.

– В котелке уху варили, – сказал Козлов, заметив, куда смотрит Глеб. – Грязный котелок, и в костре головешки, вроде не старые. Так что утонули они, надо думать, на утренней зорьке.

'Какая разница?' – хотел сказать Глеб, но промолчал.

Он наклонился и поднял плащ. Выглядели утопленники далеко не лучшим образом, а пахли еще хуже. Козлов предусмотрительно отступил на шаг и прижал к носу свой сероватый носовой платок, а фельдшер, как мельком заметил Глеб, следил за его манипуляциями с насмешливым любопытством профессионального медика, хорошо знающего, как неподготовленный человек реагирует на подобные зрелища.

Впрочем, неподготовленным Глеб Сиверов не был, и, когда фельдшер в этом убедился, насмешливая искорка в его глазах угасла.

Вместе они осмотрели оба тела со всей тщательностью, возможной в полевых условиях, и сошлись во мнении, что следов насилия на трупах нет, если не считать нескольких царапин на щеках Кулагина. Царапины, вероятнее всего, были нанесены вторым потерпевшим, который, по словам Козлова, не умел плавать и отчаянно цеплялся за своего приятеля в поисках спасения.

– Что ж, – сказал Глеб, когда осмотр был закончен, – можете увозить. Нужно сделать вскрытие и установить, были ли они живы, когда попали в воду.

Айболит в мятом халате покосился на него с оттенком уважения, а Козлов, который во время осмотра стоял в сторонке, отвернувшись к озеру и прижав к лицу платок, презрительно фыркнул.

– Ты что же, думаешь, что они мертвые до середины озера доплыли? – спросил он, когда фельдшер отправился звать своих коллег, шумно плескавшихся метрах в десяти от берега.

– А ты что думаешь? – спросил Глеб, неторопливо расчехляя цифровой фотоаппарат.

– А тут и думать нечего, – сказал Козлов, – все ясно, как на ладошке. Рыбачили с резиновой лодки – всю жизнь эти презервативы терпеть не могу, – отплыли далеко от берега, а лодка возьми и прохудись. А на них плащи, сапоги болотные, да и запаниковали, видать, особенно этот, который без документов. Рядом никого не оказалось, вот они и утонули. Шансов у них никаких не было, понял?

– Просто это у тебя получается, – задумчиво произнес Глеб, обернулся и увидел лодку, которая лежала у самой воды бесформенным комом облепленной бурыми водорослями резины. – О! – воскликнул он. – Молодцы водолазы, что лодку достали! Поглядим, с чего это она вдруг ко дну пошла. В жизни не видел, чтобы резиновая лодка утонула!