горбуна, персонажа из 'Собора Парижской Богоматери', удается далеко не каждый день, и нет ничего удивительного в том, что случайный прохожий не устоял перед искушением проводить эту выдающуюся фигуру любопытным взглядом.

Клыков успокоился. Он знал, что его все равно кто-нибудь увидит и запомнит, но все-таки входить в дом Сиверса прямо на глазах у свидетеля было не совсем разумно. Надо было подождать; он ждал уже долго, и лишние две минуты вряд ли могли что-то изменить.

Столичный хлыщ в темных очках, казалось, никуда не спешил. Лениво, нога за ногу, миновав машину, в которой сидел Клыков, он остановился возле водоколонки, наклонился, пустил воду и принялся пить. Пил он долго, прямо как верблюд после изнурительного перехода через пустыню Сахара; у Клыкова, который наблюдал за ним в зеркальце заднего вида, сложилось впечатление, что он не столько пьет, сколько притворяется пьющим.

Потом с другого конца переулка появилась тетка с пустыми ведрами, и типу в темных очках поневоле пришлось уступить ей место. Но он даже не подумал удалиться. Вместо этого надавил на рычаг, пустив тугую струю воды в подставленное теткой ведро, и затеял с ней какой-то разговор. Сквозь плеск воды через приоткрытое окошко машины до Клыкова долетали обрывки фраз – заслуженный учитель... сирень... да ради бога, сколько угодно... добрейшей души человек... козочки... молочко...

Шум воды прекратился, глухо звякнули поставленные на землю полные до краев ведра, но разговор у колонки продолжался. Теперь последние сомнения исчезли: речь шла о Сиверсе. Столичный хлыщ с непринужденной легкостью, многое сказавшей опытному Клыкову, тянул из простодушной провинциалки информацию о ее горбатом соседе. Только такая деревенская клуша, главным развлечением для которой служат сплетни у колонки, могла поверить, что этот клоун в темных очках станет мараться, собственноручно ломая какую-то там сирень. Клыков же отлично видел, что парень перед ним не простой, из тех, кому проще купить роскошный букет голландских роз, чем сорвать ромашку в поле, и что растущая в палисаднике у Сиверса сирень нужна ему как собаке пятая нога. Не сирень ему была нужна, а Сиверс. Вот только зачем он ему понадобился?

Разрешить эту проблему Клыков не успел. Продолжая держать в поле зрения подозрительного москвича в темных очках и прислушиваться к болтовне тетки, он не забывал одним глазом поглядывать на берлогу Сиверса и потому не пропустил момент.

Внутри бревенчатой пристройки, над которой торчала покосившаяся печная труба и которая, по всей видимости, служила горбуну кухней, что-то глухо бабахнуло. Подслеповатое окошко одним махом вынесло вон с такой силой, что гнилая крестообразная рама повисла и закачалась на ветвях сирени. Вслед за рамой из оконного проема выплеснулся язык синевато-оранжевого пламени; дверь с пушечным грохотом слетела с петель, шиферная крыша с треском приподнялась и брызнула в стороны веером горячих, дымящихся обломков, и в голом дверном проеме Клыков увидел клубящийся, подсвеченный оранжевыми бликами набирающего силу огня серый дым.

Ему стоило огромного труда остаться в машине. Зато тип в темных очках с собой не боролся: Клыков увидел, как он мчится наискосок через переулок к криво повисшей на одной петле калитке. С него лилась вода – видимо, окатил себя из теткиного ведра, чтобы не сразу подрумяниться; второе ведро столичный хлыщ держал перед собой обеими руками.

Москвич нырнул в горящую пристройку, и там как по команде загудело, засверкало и встало яркой стеной трескучее, расправившее крылья пламя. Темный силуэт с ведром наперевес на мгновение замер в нерешительности перед этой гудящей стеной, а потом выплеснул воду в огонь. Неизвестно, на что он надеялся и чего хотел, скорее всего стремился сделать хоть что-то, потому что такому огню ведро воды было нипочем. Убедившись, что его отчаянная выходка окончилась полной неудачей, сумасшедший бросил ведро и пулей выскочил из дома. У него за спиной с треском обрушилась пылающая балка; москвич наддал, перепрыгнул через подвернувшееся под ноги ведро и выскочил в переулок, хлопая ладонями по дымящейся одежде.

Клыков очень скоро потерял его из вида, потому что переулок моментально заполнился людьми: некоторые по цепочке передавали ведра от колонки к горящему дому, а зеваки стояли в сторонке и обсуждали происшествие. Потом с воем и улюлюканьем подкатила пожарная машина, и дело пошло веселее. Куда подевался обладатель темных очков, Клыков не заметил. Он на некоторое время забыл об этом человеке, поскольку, кем бы он ни был, взрыв в доме Сиверса подстроил не он. Иначе зачем ему понадобилось, рискуя собственной жизнью, лезть в самое пекло? Может быть, это и впрямь был случайный прохожий, кто его знает...

Прошло около двух часов, прежде чем санитары подъехавшей 'скорой' смогли войти в дом и вынести с пепелища останки хозяина. Клыков не терял времени даром: он давно уже выбрался из машины, смешался с толпой и успел уяснить для себя, что спасатели считают причиной взрыва обычную утечку бытового газа из баллона. Дескать, пришел старик домой, не обратил внимания на запах и чиркнул спичкой, а может, свет попытался зажечь. Ну, или форточку открыл, что делать в загазованных помещениях не рекомендуется: бытовой газ в смеси с кислородом становится взрывоопасным...

Клыкову было тяжело поверить, что такой матерый волчище, как Сиверс, мог погибнуть по нелепой случайности, по неосторожности. Это же курам на смех, ей-богу! Хотя старость – не радость, и то, что ручищи горбатого чекиста и в восемьдесят пять лет сохранили былую силу, еще не означало, что у него все в порядке с головой. Если бы он мог трезво мыслить, то ни за что не стал бы себя обнаруживать, круша черепа направо и налево. Может, известие о находке Гургенидзе включило заложенную много десятилетий назад программу, и полоумный дед начал действовать, не до конца осознавая, что творит. Как говорится, маразм крепчал...

Когда двое спасателей, оступаясь и перешагивая горелые обломки, вынесли из дома носилки с лежащим на них черным пластиковым мешком, Клыков протолкался через толпу и бросился им наперерез.

– Стойте! Скажите, кто это? Вы уверены, что это хозяин дома?

– А вы кто такой? – даже не подумав остановиться, хмуро спросил передний санитар – рослый угрюмый мужик с болтающейся на груди маской респиратора.

– Родственник, – отчаянно солгал Клыков.

– Тогда вас вызовут в морг для опознания. Грузим, – бросил он через плечо своему напарнику.

Носилки задвинули в кузов санитарного микроавтобуса, угрюмый санитар с лязгом захлопнул дверь и полез за сигаретами.

– Но он хотя бы горбатый? – спросил Клыков.

Ему нужно было убедиться.

– Горбатый, горбатый, – лениво сказал санитар, окутываясь облаком табачного дыма. – Вылитый