Голос у него был совсем нехороший, и архитектор слегка взволновался.

– Что это с тобой, Андрей Николаевич? Ты, часом, не заболел?

Гаврилов вздохнул.

– Если бы! Об этом, брат, остается только мечтать. Неприятности у меня. С самого утра отбоя нет: то пожарники, то милиция, то энергонадзор...

– Проверка? – понимающе сказал Телятников.

– Проверка... По уголовному, блин, делу! Помнишь ту бригаду, которую ты мне давеча сосватал?

Сердце у Телятникова упало. 'Так и есть!' – в голове будто что-то взорвалось, и разом представились все возможные неприятности, связанные, само собой, с роковой находкой.

– А что случилось? – осторожно спросил он, от всей души жалея, что снял трубку. – С ними что-то не так? Вроде приличные люди...

– Были, – сказал Гаврилов. – Были приличные люди, да все вышли. Сгорели они сегодня ночью у себя в бытовке. Все до единого сгорели, вся бригада.

– Господи, – упавшим голосом сказал Телятников. – Как же так?

– Да вот так, Витя, – вздохнул Гаврилов. – Черт знает что за напасть! Недели не прошло, как их бригадиру в подворотне, голову проломили...

– Что?!

– А ты не знал? Ну да, я тебе не рассказывал... Убили его в день получки какие-то сволочи. А теперь вот остальные сгорели. Пожарники говорят, не исключена возможность поджога, но чует мое сердце, спишут они все на неосторожность, а того хуже – на неисправность электропроводки. Ну, а где неисправность, там виноватого долго искать не надо – вот он я, сажайте!

Ошеломленный, Телятников кое-как закруглил разговор, пообещав нажать на все рычаги и помочь Гаврилову отвертеться от обвинений, которые ему могли предъявить. Он действительно мог помочь старому приятелю, поскольку знал нужных людей. Виктор Иванович мог замять это дело, даже если бы Гаврилов действительно был в чем-то виновен, а помочь невинному – уж это Виктор Иванович знал наверняка! – святое дело, и Телятников принялся за него немедленно и очень энергично.

Сделав не меньше десятка телефонных звонков и добившись от нужных людей нужных обещаний, Виктор Иванович со вздохом облегчения положил трубку. Увы, долгожданный покой так к нему и не пришел: перестав активно действовать, архитектор начал думать, и чем больше он думал, тем тревожнее становилось на душе. Через полчаса он окончательно разволновался, скомкал эскиз, казавшийся ему теперь бездарной компиляцией, и в совершенно расстроенных чувствах покинул бюро.

Как образованный человек, Телятников не верил в совпадения. Факты сами собой выстраивались в четкую логическую цепочку, которая выглядела так: обнаружение бункера – сообщение Гургенидзе, подслушанное бригадиром строителей, – визит Клыкова в бюро с целью узнать, где сейчас находятся строители, – нелепая, якобы случайная смерть бригадира и, наконец, пожар, покончивший со всеми остальными свидетелями. Теперь, куда бы ни посмотрел Виктор Иванович, ему повсюду мерещился Клыков – человек с холодным взглядом профессионального убийцы. Мертвые не болтают, это аксиома, и архитектору не надо было долго ломать голову, чтобы понять, кто еще должен умереть во имя сохранения тайны лесного бункера.

Проезжая по дороге домой мимо церкви, Виктор Иванович впервые за последние десять лет забыл перекреститься. Кое-как загнав машину на стоянку перед домом, он почти вбежал в подъезд. Когда оснащенная домофоном стальная дверь с коротким, отчетливым лязгом закрылась у него за спиной, он наконец почувствовал себя в безопасности и перестал пугливо озираться по сторонам. Шепча бледными губами страшные ругательства, он подошел к дверям лифта.

Лифт оказался занят, но, похоже, двигался вниз. Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и сверля взглядом светящуюся кнопку вызова, Виктор Иванович думал, что ему предпринять теперь. Обратиться в милицию? А доказательства? Да его просто поднимут на смех, как только он начнет излагать свою историю! Нет, милиция – это несерьезно.

'Надо переждать, – решил он. – Плевать на убытки! Завтра же в аэропорт и прочь из Москвы! В Египет, в Турцию, в Сиам, к черту на кулички, только бы подальше отсюда!'

Лифт наконец спустился до первого этажа, двери открылись, и Телятников отступил в сторону, чтобы пропустить выходящего из кабины человека.

Вид его вызывал брезгливое удивление. Перед Виктором Ивановичем был старик – низкорослый, горбатый, длиннорукий, когда-то, видимо, очень сильный, а теперь вконец опустившийся. На изрезанных глубокими морщинами впалых щеках серебрилась неопрятная седая щетина, мутные красные глаза слезились, как от ветра. На старике была покрытая отвратительными сальными пятнами болоньевая куртка и мятые, тоже в пятнах, серые брюки. На ушедшей в плечи, вытянутой, как огурец, голове красовался засаленный и драный строительный подшлемник, а на ногах были огромные, как снегоступы, вконец изношенные кроссовки. От старика исходил неприятный кислый запах – тоскливая вонь старости и нищеты. Телятников попятился, давая ему пройти, и задержал дыхание, но старик не торопился уходить.

– Покорнейше прошу прощения, – хрипло, но очень вежливо произнес он, обдав Телятникова волной винного перегара. – Не будете ли вы так любезны угостить меня одной сигаретой? Мне, право, неловко. Обращаться к вам с подобной просьбой, но, как видите, обстоятельства...

– Что вы, что вы, нет проблем, – поспешно сказал Телятников и вынул из кармана сигареты, торопясь поскорее отделаться от этого неприятного типа. Наверно, человек этот знавал лучшие времена, и добрый христианин Телятников почувствовал легкий укол стыда – правда, чего именно он стыдится, Виктор Иванович не знал. – Угощайтесь, пожалуйста, – гораздо мягче продолжал он, протягивая старику открытую пачку. – Не стесняйтесь, возьмите несколько.

– Благодарю вас, – с достоинством ответил старик, – одной будет вполне достаточно.

Он неловко полез своими корявыми, заскорузлыми от грязи пальцами в пачку, силясь ухватить сигарету. Наблюдая за ним, Телятников решил, что пачку придется выбросить.

– Знаете что, – сказал он, – вы возьмите все, у меня дома еще есть.

Говоря это, он разжал пальцы – как оказалось, преждевременно. Старик как раз ухватил ногтями кончик