'Чем, черт возьми, я тут занимаюсь?' – подумал он с тоскливым раздражением.

– Вы позволите мне пройти? – неприязненно осведомился очкарик, который к этому времени добрался до блокированной Сиверовым двери и оказался перед очень неприятным выбором: остаться здесь или пытаться вырваться на волю силой.

– А ключи от машины вы захватили? – спросил Глеб. – А то ведь, если пешком, я могу и догнать.

Зубастая девица с видимым облегчением покинула поле сражения и вернулась к своей подшивке и остывшему кофе. Она имела все основания быть довольной: ей удалось выдержать напор посетителя, не назвать имя, которое тот у нее требовал, и слинять как раз в тот момент, когда ситуация начала складываться не в ее пользу, оставив Глеба наедине с коллегой, которого она защищала без особой охоты, а просто, в силу профессиональной солидарности.

Молодой человек в очках верно оценил ее маневр. На его узком, похожем на пилу лице появилось выражение обреченности.

– В чем, собственно, дело? – вздохнув, спросил он.

– А вы не слышали? – иронически ответил Глеб.

– Слышать-то я слышал, только не понял, что именно вас не устраивает в заметке.

– Ага, – сказал Глеб, – так это вы накатали?

– Это к делу не относится, – гордо ответил очкарик.

– Значит, вы.

– Допустим. Так чем вы, собственно, недовольны? Вы буквально минуту назад назвали заметку враньем и бредом...

– Совершенно верно.

– А клевета уголовно наказуема. Вы можете доказать, что изложенные в заметке факты... гм... не соответствуют действительности?

– А вы можете доказать обратное?

– Пат, – внятно произнесла зубастая девица, продолжая листать подшивку.

Глеб и очкарик одновременно повернули головы и посмотрели не нее.

– Вы ведь, кажется, хотели перекурить? – сказал Сиверов. – С удовольствием составлю вам компанию.

– Я потерплю.

Глеб улыбнулся.

– Мы просто поговорим, – сказал он. – Мы же с вами не глухонемые, чтобы объясняться... э... с помощью рук.

Журналист поморщился: неприятно, когда кто-то читает твои мысли, особенно если они не делают тебе чести. Впрочем, деваться ему было некуда, тем более что девица, листавшая подшивку, превратилась в одно сплошное ухо и при этом открыто злорадствовала. Глеб распахнул дверь и сделал приглашающий жест; очкарик поколебался секунду, а потом шагнул через порог с таким решительным видом, словно снаружи бушевал ураганный артиллерийский огонь, а ему нужно было доставить в штаб донесение особой важности.

Глеб обернулся: зубастая девица смотрела на него со смесью недовольства и жгучего любопытства.

– Благодарю за оказанную помощь, – довольно ядовито сказал ей Глеб. – Она была воистину неоценима.

Не дожидаясь, пока редакционная дива сформулирует достойный ответ, он вышел в курилку и аккуратно закрыл за собой дверь.

– Вы правы, – сказал Глеб, когда они присели на скамью и дружно задымили сигаретами, – я действительно не могу доказать, что ваша заметка не соответствует действительности. Правда, это представляется очевидным, но мало ли... История государства Российского похожа на бодливую козу – никогда не знаешь, в какой момент она наподдаст тебе пониже спины. Я подумал: а вдруг правда? Ведь выдумать такое... Конечно, выдумать можно что угодно, но... В сущности, кому теперь интересен Ленин?

– Но вы-то заинтересовались, – заметил очкарик. – Хотя на ветерана компартии что-то не похожи.

– Что вы знаете о ветеранах компартии? – отмахнулся Сиверов. – Вы думаете, все они полоумные старики?

Ему вдруг стало интересно, какая судьба постигла его собственный партбилет. Перед отправкой в Афганистан, откуда лейтенант ВДВ Сиверов по официальной версии уже не вернулся, ему пришлось вступить в партию. После его второго рождения об этом уже никто не вспоминал, да и сам он вовсе не стремился освежать в памяти эту в высшей степени незначительную страницу своей биографии. Господи, как давно это было! Ветеран партии... Что ж, пожалуй, что и ветеран. А впрочем, вряд ли: коммунисты не прощают отступничества, кто не с ними – тот против них, и никакие былые заслуги тут в расчет не принимаются. Особенно если никаких заслуг перед партией у тебя и в помине не было.

– Видите ли, молодой человек... Как, кстати, вас зовут?

– Виктор Баркун, – неохотно представился очкарик.

– Федор Молчанов, – сказал Глеб. – Молчанов я по отцовской линии, а девичья фамилия моей матери – Ульянова. Я бы носил двойную фамилию, но Молчанов-Ульянов, согласитесь, как-то не звучит.

– То есть, – медленно произнес журналист, – вы хотите сказать...