Витек. Дантон?
Эмилия. Да, да. Он был ещё хуже.
Витек. Чем же?
Эмилия. Да у него все зубы были гнилые. Пренеприятный человек.
Витек. (в волнении). Простите — так нельзя говорить. Это не исторический подход. У Дантона… у него не было гнилых зубов. Вы не можете этого доказать. А если бы и были, дело совсем не в этом. Совсем, совсем не в этом.
Эмилия. Как не в этом? Да ведь с ним было противно разговаривать.
Витек. Простите, я не могу с вами согласиться. Дантон… и вдруг такие слова! Этак в истории не останется ничего великого.
Эмилия. Ничего великого и не было.
Витек. Что?
Эмилия. Ровно ничего великого. Я-то знаю.
Витек. Но Дантон…
Эмилия. Не угодно ли? Этот человек вздумал со мной спорить!
Прус. Это с его стороны невежливо.
Эмилия. Нет, глупо.
Грегор. Может, позвать ещё нескольких человек, чтобы вы им тоже наговорили грубостей?
Эмилия. Не надо, сами придут. Прибегут на четвереньках.
Кристина. Уйдем отсюда, Янек.
Эмилия. (зевает). Это пара влюбленных? Ну, как? Уже познали райское блаженство?
Витек. Виноват?
Эмилия. Ну, обладали они уже друг другом?
Витек. О, господи! Что вы!
Эмилия. Да что ж тут особенного? Разве вы им этого не желаете?
Витек. Криста, ведь этого не было?
Кристина. Папа! Как ты можешь…
Эмилия. Молчи, глупая. Чего ещё не было, то будет. И нестоящее это дело, слышишь?
Прус. А что — стоящее дело?
Эмилия. Ничего. Вообще ничего.
Входит Гаук-Шендорф с букетом.
Гаук. Разрешите, разрешите, пожалуйста…
Эмилия. Кто там ещё?
Гаук. Мадемуазель, дорогая мадемуазель, позвольте мне… (Становится на колени перед троном.) Милостивая государыня, если б вы знали, если б вы только знали… (Всхлипывает.) Простите великодушно…
Эмилия. Что с ним?
Гаук. Вы… вы… так на нее похожи!
Эмилия. На кого?
Гаук. На Евгению… Евгению Монтес.
Эмилия. (вставая). Ка-ак?
Гаук. На Евгению… Я ее… знал… Боже мой, прошло уже пятьдесят лет…
Эмилия. Кто этот старичок?
Прус. Гаук-Шендорф, мадемуазель.
Эмилия. Макс? (Сходит с трона.) О, господи! Да встаньте же.
Гаук. (поднимается с колен). Смею ли… смею ли я… называть вас Евгенией?
Эмилия. Называйте как хотите. Я очень похожа на нее?
Гаук. Похожа? Да я вчера… вчера в театре… думал, что вы… что вы — это она. Она, Евгения! Если б вы знали ее голос… Глаза… Как она была хороша… Господи, а лоб! (Неожиданно запнувшись.) Но вы выше ростом.
Эмилия. Выше? А может быть, нет?
Гаук. Немножко выше. Разрешите сравнить… Евгения была мне вот до сих пор. Я мог поцеловать ее в лоб.
Эмилия. Только в лоб?
Гаук. Как? Как вы сказали? Ну, совершенная Евгения! Милостивая государыня, разрешите поднести в букетик.
Эмилия. (берет букет). Благодарю.
Гаук. Насмотреться на вас не могу.
Эмилия. Да вы садитесь, мой милый. Бертик, кресло! (Садится на трон.) Янек. Разрешите, я сбегаю. (Бежит.) Кристина. Не туда! (Бежит за ним.) Прус. (Гауку). Cher comte.[10]
Гаук. Боже мой, это вы, Прус? Я вас не замети; простите великодушно. Очень, очень рад. Как поживаете?
Прус. А вы?
Гаук. Как ваша тяжба? Развязались вы с тем субъектом.
Прус. Где там! Грегор, позвольте вас представить…
Гаук. Ах, господин Грегор? Очень, очень рад. Как поживаете?
Грегор. Спасибо.
Янек и Кристина приносят стулья.
Эмилия. Эй вы, зачем ссоритесь?
Янек. Мы ничего, просто так…
Эмилия. Садитесь, Макс.
Гаук. Покорно благодарю. (Садится.) Эмилия. Вы там садитесь. Бертик может сесть ко мне на колени.
Грегор. Вы слишком любезны.
Эмилия. Не хочешь — стой.
Гаук. Прекрасная, божественная, на коленях прошу у вас прощения.
Эмилия. За что?
Гаук. Я — старый дурак. Какое вам дело до какой-то давно умершей Евгении Монтес.
Эмилия. Она умерла?
Гаук. Да.
Эмилия. Это глупо.
Гаук. Умерла пятьдесят лет тому назад. Я любил ее. С тех пор прошло пятьдесят лет.
Эмилия. Да.
Гаук. Ее называли гитаной, цыганкой. Она и была цыганка. Называли: la chula negra.[11] Это было на юге, в Андалузии. Я тогда служил в посольстве, в Мадриде. Представляете себе? Пятьдесят лет тому назад. В тысяча восемьсот семидесятом…
Эмилия. Да.
Гаук. Она пела и плясала на базарах, понимаете? Боже мой, все сходили по ней с ума! Ай да гитана! Как щелкнет кастаньетами! Я, знаете ли, был тогда молод… а она, она была…
Эмилия. Цыганка.
Гаук. Совершенно верно. Цыганка. Вся — огонь. Нет, этого не забыть, никогда не забыть… Поверите ли, после этого я уже не мог опомниться. На всю жизнь остался каким-то пришибленным…
Эмилия. О!
Гаук. Я идиот, мадемуазель. Идиот Гаук. Я… как это называется?
Грегор. Слабоумный.
Гаук. Вот, вот, слабоумный. Все, что имел, оставил у ее ног, понимаете? Потом была уже не жизнь, а так — спячка… Vaya, querida! Salero! Mi dios,[12] как вы на нее похожи! Евгения, Евгения! (Расплакался.) Прус. Гаук, возьмите себя в руки!
