В три часа дня у дверей моей квартиры на ковре выстроились пять чемоданов. Мой — желтый, из воловьей кожи, ободранный с обеих сторон. Два роскошных кофра, помеченных инициалами Л. М. Старый, черный, похожий на моржа чемодан из искусственной кожи с буквами М. Д. и небольшой саквояж из тех, что продаются в аптеках за полтора доллара.

Только что ушел Карл Мосс, ругаясь, что из-за меня опаздывает к своим ипохондрикам. В прихожей еще стоял сладковатый, тошнотворный запах его одеколона «Фатима». Еле шевеля усталыми мозгами, я пытался вспомнить, что он сказал в ответ на мой вопрос: «Когда поправится Мерл?»

«Смотря что значит „поправится“. Она всегда будет взвинчена и при этом подавлена. Всегда будет как на иголках. Она была бы идеальной монахиней. Целенаправленность, красочность, суровая отрешенность религиозных обрядов были бы для нее прекрасным лечением. Не исключено, что со временем она станет похожа на тех девственниц, которые с постным видом выдают книжки в публичных библиотеках».

«Ты слишком плохо о ней думаешь», — возразил я ему, но он только улыбнулся своей мудрой еврейской улыбкой и вышел.

«И потом, с чего ты взял, что они девственницы?» — выпалил я, обращаясь уже к закрытой двери. Ответа не последовало.

Я закурил и подошел к окну. Вскоре в дверях ванной появилась она. Черные круги вокруг глаз, бледное, сосредоточенное личико, никакой косметики, только на губах помада.

— Подкрасьте щеки, — велел я ей. — Вид у вас не лучше, чем у русалочки, переспавшей с командой рыболовного траулера.

Она покорно побрела назад в ванную и подкрасила щеки. Вернувшись, бросила взгляд на багаж и шепнула:

— Лесли одолжил мне два своих чемодана.

— Да, — подтвердил я и оглядел ее. Очень недурна собой. Коричневые, низко сидящие на талии брюки, фирменные туфли, бежевая с белой вышивкой блузка и оранжевый шейный платок. Без очков. Правда, взгляд огромных ярко-синих глаз немного отрешенный, но могло быть и хуже. Волосы туго затянуты в пучок, но с этим уж ничего не поделаешь.

— Я вам ужасно надоела, — сказала она. — Мне так неудобно.

— Ерунда. Я разговаривал по телефону с вашими родителями. Они очень волнуются и ждут. За последние восемь лет они видели вас всего дважды и очень скучают.

— И я очень хочу повидать их, — сказала она, вперившись в ковер. — Я ужасно благодарна миссис Мердок за то, что она разрешила мне уехать. До сих пор она не имела возможности отпускать меня так надолго. — Повела ногой, будто раздумывая, зачем надела брюки, но брюки были ее собственные, и решить этот вопрос она могла бы и раньше. Наконец соединила колени и сложила на них руки.

— Если хотите поговорить, то лучше сейчас, — предупредил я. — Дорога предстоит долгая, и мне бы не хотелось, чтобы по пути у вас разыгрался очередной приступ.

Прикусила кулачок и метнула на меня быстрый взгляд.

— Вчера вечером… — начала она, осеклась и покраснела.

— Опять вы за свое. Вчера вечером сначала вы заявили, что убили Венниера, а потом, что не убивали. Знаю, убили не вы. Так что с этим мы разобрались.

Опустила руку, пристально, спокойно, сосредоточенно посмотрела на меня. Сложенные на коленях руки больше не дрожат.

— Венниер умер задолго до того, как вы приехали. Вы везли ему деньги от миссис Мердок.

— Нет от себя, поправила она. — Хотя деньги, разумеется, дала мне миссис Мердок. Я должна ей столько, что мне в жизни не рассчитаться. Правда, большой зарплаты она мне не платила, но…

Я был груб:

— Большой зарплаты от нее никто не дождется. Ну а что касается того, что вам с ней в жизни не рассчитаться, это тоже верно: за все, что она вам сделала, рассчитываться с ней должен боксер полутяжелого веса. Впрочем, неважно. Венниер попал в переделку и покончил жизнь самоубийством. Это доказанный факт. Отчасти вы сами себя убедили, что совершили убийство. Когда вы увидели в зеркале его искаженное, мертвое лицо, с вами случился тяжелый нервный приступ, который наложился еще на один — многолетней давности. Вот вы и разыграли из себя убийцу. Насколько умеете.

Она робко глянула на меня и, как бы в знак согласия, кивнула своей светлой головкой.

— И Хораса Брайта вы тоже из окна не выталкивали.

— Я… я… — ее лицо подпрыгнуло и побелело. Поднесла руку ко рту и в ужасе посмотрела из-за нее на меня.

— Без разрешения доктора Мосса я бы не стал говорить всего этого. Но он считает, что уже можно. Вы, вероятно, подумали, что убили Хораса Брайта. Ведь повод для убийства у вас был, возможность тоже представилась, и, думаю, на какую-то долю секунды у вас даже мелькнула мысль воспользоваться этой возможностью. Но не такой вы человек. В последней момент вы бы все равно не решились. Но как раз в последний момент вам вдруг стало дурно, и вы упали в обморок. Он-то выпал из окна, только толкнули его не вы.

Я замолчал и увидел, что ее рука опять упала на колени, легла на другую руку и стиснула ее.

— Вам внушили, что это вы вытолкнули его из окна, — продолжал я. — Внушали осторожно, постепенно, с той неумолимой жестокостью, на какую способна только такая женщина и только по отношению к другой женщине. Хотя сейчас миссис Мердок никак не назовешь ревнивой, ревность могла стать поводом для убийства. Впрочем, был у нее повод и поважнее: пятьдесят тысяч страховки — все, что осталось от состояния ее разорившегося мужа. Она безумно, властно любила своего сына — как любят такие женщины. Жестокая, злая, беспринципная, она грубо, безжалостно использовала вас как заложницу на тот случай, если бы Венниеру вдруг взбрело в голову выдать тайну. Для нее вы были всего лишь козлом отпущения. Если хотите порвать с тем жалким, животным существованием, какое вели все эти годы, то должны вникнуть, поверить в то, что я вам говорю. Хотя понимаю, это непросто.

— Нет, не может быть, — тихо проговорила она, уставившись мне в переносицу. — Миссис Мердок всегда замечательно ко мне относилась. Верно, я толком не помню, что происходило в тот момент… но как же можно наговаривать на людей.

Я вынул белый конверт, который обнаружил в картине Венниера. Две фотографии и негатив. Подошел и положил фотографию ей на колени:

— Полюбуйтесь. Этот снимок Венниер сделал из дома напротив.

Она взглянула на фотографию:

— Это же мистер Брайт. Он неважно получился, правда? А за ним стоит миссис Мердок, вернее, миссис Брайт. У мистера Брайта какой-то безумный вид, — она с некоторым недоумением посмотрела на меня.

— Знали бы вы, какой у него был вид через несколько секунд, когда он вывалился.

— Когда он что?

— Послушайте, — сказал я отчаявшимся голосом. — Перед вами фотография, на которой миссис Элизабет Брайт Мердок выталкивает своего мужа из окна. Обратите внимание на положение его рук. Он кричит от страха. Неужели не понятно? Этим снимком Венниер шантажировал вас восемь лет. Мердоки ни разу не видели фотографии, даже не верили, что она существует. Но она существовала. Вчера вечером я нашел эту фотографию по той же счастливой случайности, по какой в свое время ее отсняли. Так что справедливость восторжествовала. Теперь вы понимаете?

Она опять посмотрела на фотографию и отложила ее:

— Миссис Мердок всегда так трогательно ко мне относилась.

— Она сделала из вас козла отпущения, — проговорил я тем тихим, усталым голосом, каким режиссер объясняется с актерами на неудачной репетиции. — Она хитрая, жестокая, упрямая женщина. Но знает свои слабости. В случае необходимости она даже готова расстаться с лишним долларом, что с такими, как она, случается нечасто. Этого у нее не отнимешь, как, впрочем, и всего остального. Я бы с удовольствием