Опять поплелся к обитому декоративной тканью стулу, стиснул зубы и изо всех сил встряхнул стул, чтобы оторвать его голову от спинки. Пуля попала в висок. Самоубийство? Но такие, как Луис Венниер, не совершают самоубийств. Шантажист, пусть даже напуганный, упивается своей властью.

Отпустил его голову и нагнулся, чтобы вытереть руку о ковер. Нагнувшись, увидел угол рамы картины, торчавшей из-под стола возле локтя Венниера. Подошел и достал ее, обернув руку в носовой платок.

Стекло треснуло поперек. Картина упала со стены. Я заметил маленький гвоздик. Нетрудно догадаться, как это произошло. Кто-то стоял справа от Венниера и склонился над ним; кто-то, кого он знал и совершенно не опасался, внезапно выхватил пистолет и выстрелил ему в правый висок. Испугавшись вида крови или отдачи пистолета, стрелявший отпрыгнул назад, к стене, и сбил картину. Она ударилась углом и отлетела под стол. А убийца то ли из осторожности, то ли от страха не стал к ней прикасаться.

Я взглянул на нее. Небольшая, ничем не примечательная картина. Какой-то человек в камзоле с кружевными манжетами, в круглой бархатной шляпе с пером высовывается из окна, собираясь, очевидно, позвать кого-то с улицы. Улицы на картине не видно. Цветная репродукция с какого-то никому не нужного оригинала.

Оглядел стены. Есть и другие картины: пара вполне приличных акварелей, несколько эстампов — эстампы, кажется, теперь не в моде, или нет? Всего с полдюжины. Может быть, эта картина ему нравилась? Мало ли. Человек высовывается из высокого окна. Давным-давно.

Взглянул на Венниера. Он мне никак не поможет. Человек высовывается из высокого окна. Давным- давно.

Зародившаяся догадка была настолько мимолетной, что я не придал ей никакого значения. Как будто перышком пощекотали, не более того. Как будто упала снежинка. Высокое окно, высовывается человек, давным-давно…

Есть! Как обожгло. Из высокого окна давным-давно… восемь лет назад… высовывается человек… далеко высовывается… падает… разбивается насмерть… И зовут его Хорас Брайт.

— Отлично придумано, мистер Венниер! — с искренним восхищением сказал я.

Повернул картину. На обороте проставлены даты и денежные суммы. Взносы почти за восемь лет, в основном по 500 долларов, несколько раз по 750 и дважды по тысяче. Общая сумма подсчитана мелкими цифрами. 11 000 долларов. Последний взнос мистер Венниер не получил. Когда деньги принесли, он был уже мертв. Не так уж много денег — за восемь-то лет. Должник мистера Венниера умел торговаться.

Картонный задник крепился к рамке стальными патефонными иглами. Две из них выпали. Вынул картонку, немного порвав ее. Под ней, между задником и картиной, вложен белый конверт. Запечатан, без адреса. Вскрыл его. Внутри две квадратные фотографии и негатив. Фотографии совершенно одинаковые. Человек далеко высунулся из окна, кричит, разинув рот. Руками держится за кирпичные выступы на оконной раме. У него за плечом лицо женщины.

Худощавый темноволосый человек. Черты его лица, как и лицо стоявшей за ним женщины, вышли неразборчиво. Высовывается из окна, кричит или зовет кого-то.

Я держал фотографию в руках и смотрел на нее. Ничего особенного сначала не заметил. Но знал: что-то в ней должно быть. Но что? Продолжал смотреть. И вскоре понял: здесь что-то не так. Мелочь, но очень важная. Положение рук мужчины на фоне стены, в том месте, где вырезана оконная рама. Руки ни за что не держатся, ничего не касаются. Над кирпичным выступом не руки, а тыльная сторона запястья. Руки в воздухе.

Он не высовывался. Он падал.

Я положил карточки обратно в конверт, сложил картонку и запихнул ее вместе с конвертом в карман. Рамку, стекло и картину спрятал в бельевой шкаф, под полотенца.

На все это ушло много времени. Перед домом остановилась машина. По дорожке послышались шаги.

Я нырнул за портьеру в альков.

Входная дверь открылась, а потом тихо закрылась.

Наступила гнетущая, гулкая, как на морозе, тишина, потом раздался истошный вопль, перешедший в горькие рыдания.

Потом сдавленный от бешенства мужской голос сказал:

— Неубедительно получилось. Попробуй еще разок.

— Господи, это Луис! Он мертв! — воскликнул женский голос.

— Может, я ошибаюсь, но, по-моему, ты опять переигрываешь, — сказал мужской голос.

— Господи! Он мертв, Алекс! Сделай что-нибудь, ради бога! Сделай же что-нибудь!

— Да, — грубым, сдавленным голосом ответил Морни, — надо бы. Не мешало бы и с тобой поступить так же. Кровь пустить. Чтоб сдохла, как он. Впрочем, это ни к чему. Ты от него и так не отличаешься. Такая же падаль. Замужем всего восемь месяцев, а уже спуталась с этим дерьмом. Черт меня дернул жениться на потаскухе!

Он перешел на крик.

Женщина опять всхлипнула.

— Перестань выть, — грубо оборвал ее Морни. — Как будто не знаешь, зачем я привез тебя. Не валяй дурака. За тобой следят уже несколько недель. Ты была у него вчера вечером. Я сегодня уже приезжал сюда. Все видел. Твою помаду на сигаретах, стакан, из которого ты пила. Воображаю, как ты сидела на ручке его кресла, как перебирала его сальные волосы, а потом, когда он еще урчал от удовольствия, вдруг взяла и пустила ему пулю в голову. Зачем?

— О Алекс, дорогой, не говори таких ужасных вещей.

— Ты прямо как Лилиан Гиш. Точная копия. Перестань ломать комедию, детка. Я должен знать, как себя вести. Зачем, думаешь, я сюда приехал? На тебя-то мне теперь наплевать. Абсолютно наплевать. Убила, красавица, — сама и выпутывайся. А я о себе позаботиться должен. О своей репутации, о своем деле. Ты хоть пистолет вытерла?

Тишина. Потом звук удара. Женщина зарыдала. Обижена, оскорблена. До глубины души. Неплохо сыграно.

— Слушай, ангел мой, — рявкнул Морни. — Брось прикидываться. Я сам в кино играл. Меня не проведешь. Кончай. Выкладывай, как было дело, если не хочешь, чтоб я тебя оттаскал за волосы по всей комнате. Говори — вытерла пистолет?

Вдруг она рассмеялась. Неестественно, но звонко, заразительно. Потом, так же неожиданно, перестала смеяться.

— Да, — ответила она.

— И стакан тоже вытерла?

— Да, — теперь она говорила очень тихо, спокойно.

— Поставила его отпечатки пальцев на пистолете?

— Да.

Пауза. Он задумался.

— На это, боюсь, они не клюнут, — сказал он наконец. — Практически невозможно оставить на пистолете отпечатки пальцев мертвеца так, чтобы это не бросалось в глаза. Впрочем, по-всякому бывает. Что ты еще вытерла?

— Больше ничего. О Алекс, пожалуйста, не будь таким грубым.

— Заткнись. Покажи, как ты его кокнула, как стояла, как держала пистолет.

Она не пошевелилась.

— За отпечатки не бойся. Будут и другие. Получше твоих.

Она медленно двинулась к портьере, и я ее увидел. Бледно-зеленые габардиновые брюки, коричневая куртка свободного покроя с вышивкой, ярко-красная без полей шляпка с брошкой в виде золотой змейки. Лицо залито слезами.