бы был пустомелей. Это исключительно умный и осторожный человек, поначалу небезуспешно старающийся предстать перед вами этаким чинушей в возрасте, которому осточертела его работа. Но моя работа – это не игра в домино и не испытание на выдержку. Очень часто она сочетается с блефом. Если я что-то говорю полицейскому, любому полицейскому, то должен считаться с тем, что он может это использовать. А капитану Грегори было совершенно безразлично, что я говорил. Если вы нанимаете кого- нибудь моей профессии, то дело в данном случае обстоит несколько иначе, чем заказ на чистильщика окон, которому вы укажете восемь оконных рам и скажете: «Вымойте вот это и вы свободны», – и на этом конец. Вы не знаете, что я должен проделать, устроить, обойти и о чем-то умолчать, чтобы исполнить порученное мне задание. Я делаю это очень индивидуально. И прилагаю все силы, чтобы защитить интересы клиента, в данном случае ваши, и ежели при этом перехожу определенные границы, то тоже только ради вас. Допустим, приходит ко мне клиент, а потом оказывается, что он негодяй. Даже и тогда мне не остается ничего другого, как отказаться от задания и держать язык за зубами. А кроме того, прошу не забывать, что вы не запрещали мне посещать капитана Грегори.

– Трудно было бы запретить вам что-нибудь, – сказал он.

– Так что же я, по-вашему, сделал не так? Ваш лакей Норрис считал, что со смертью Гейгера дело улажено. У меня совсем другое мнение. Методы Гейгера были мне отвратительны. Я не Шерлок Холмс и не Фил Вэнс. И не питаю надежды на то, что осмотрев место, уже исследованное полицией, найду там поломанную авторучку и восстановлю по ней весь ход событий. Если вы думаете, что существует какой- нибудь детектив, зарабатывающий на жизнь именно так, то вы не очень хорошо ориентируетесь в работе полиции. Полиция исследует все очень тщательно и подробно и редко случается, что она что-нибудь пропускает. Разве что смотрит на дело сквозь пальцы. Она не поступила, как следовало бы, в отношении такого человека, как Гейгер, человека, который посылает долговые расписки и просит считать их долгом чести. Гейгер, человек замешанный в подозрительные дела и с подозрительным положением, тем не менее охраняется полицией. Почему он поступил так, как поступил? Просто хотел выяснить сможет ли шантажировать вас и в дальнейшем. Он понимал, что если нет, то вы оставите без внимания его требование. Однако был некто, через кого он мог оказать на вас давление. Это Риган. Гейгеру казалось, что вы опасаетесь, не является ли Риган кем-то другим, не тем, кем вы его считаете, и что он был хорошим и вертелся вокруг вас лишь до тех пор, пока не нашел способ доить ваш банковский счет. – Я видел, что генерал хочет прервать меня, но не дал ему сделать это и продолжал:

– Дело было не в деньгах, вас это не беспокоит. Дело даже не в ваших дочерях. Рано или поздно вы все равно все завещаете им. Во всем этом было нечто совершенно иное: ваша гордость и то, что вы действительно любили Ригана.

Воцарилась тишина.

Через некоторое время генерал тихо произнес:

– Вы чертовски много говорите, Марлоу! Должен ли я считать, что вы по-прежнему пытаетесь разгадать загадку?

– Нет. Я оставил эти попытки. Меня предостерегли, что люди из полиции считают мои действия чересчур решительными. Поэтому я и подумал, что должен вернуть вам деньги. По моим критериям ваше задание мною не выполнено.

Он улыбнулся.

– Вы говорите глупости. Я заплачу вам тысячу долларов, если вы отыщите Ригана. Он не обязан возвращаться ко мне. Мне не обязательно знать, где он. Человек имеет право жить, как ему нравится. У меня нет к нему претензий за то, что он не мог долго выдержать с моей дочкой, и даже за то, что он так внезапно ушел. Вероятно он поступил так, под влиянием момента. Я только хочу знать, все ли у него в порядке, где бы он ни был. Хочу иметь сведения из первых рук. Если, случайно, ему нужны деньги, хотелось бы, чтобы он их получил. Я выразился достаточно ясно?

– Да, генерал, – ответил я.

С минуту он отдыхал, тело его расслабилось, глаза с темными веками, закрылись, узкие губы казались почти бескровными. Потом открыл глаза и попытался улыбнуться мне.

– Мне кажется, – заметил он, – что я старый сентиментальный осел. Это совершенно не по-военному. Я привязался к этому парню. Он казался мне порядочным. В будущем следует осторожнее оценивать людей. Сделайте это для меня, Марлоу, найдите его!

– Попробую, генерал, – ответил я. – Но сейчас вам надо отдохнуть.

Я встал и по обширному полу направился к двери. Прежде чем отворить дверь, я увидел, как он закрыл глаза. Его руки безжизненно лежали на одеяле. Он был похож на умершего болие, чем настоящий мертвец.

Я тихо затворил дверь и через холл пошел к лестнице.

Лакей появился с моей шляпой. Я надел ее и спросил:

– Что вы думаете о его состоянии?

– Он не так слаб, как выглядит, сэр.

– Если бы так было, то он уже созрел бы для похорон. Каким образом Риган до такой степени завоевал его любовь?

Лакей посмотрел на меня подозрительно спокойно.

– Генералу импонировали его молодость и солдатский взгляд, мистер.

– Такой как у вас, – заметил я.

– Если позволите мне это сказать, сэр, похожий на ваш.

– Спасибо. Как чувствуют себя дамы?

Он деликатно пожал плечами.

– Я так и думал, – обронил я, а он отворил передо мной дверь.

Я стоял на крыльце и смотрел на расположенные террасами газоны, на подстриженные деревья и цветочные клумбы и увидел Кармен, которая сидела на каменной скамейке, подперев голову руками, и выглядела одинокой и потерянной.

Я спустился по ступенькам из красного кирпича, ведущим с одной террасы на другую, и был уже почти возле нее, когда она услышала мои шаги. Она так и подпрыгнула. На ней были те же светлоголубые брюки, в которых я увидел ее впервые. Волосы так же свободно спадали вниз шелковистой волной. Лицо у нее было бледное. На щеках выступили красные пятна, а глаза потемнели.

– Скучаете? – спросил я.

Она слегка улыбнулась, почти несмело и быстро кивнула.

– Вы уже не сердитесь на меня?

– Я думал, что это вы на меня сердитесь.

Она поднесла ко рту большой палец и захихикала. Услышав это хихиканье, я тотчас потерял к ней всякое сочувствие. Я огляделся. На расстоянии около десяти метров от меня к дереву была прикреплена мишень, и в ней торчало несколько стрел. Три или четыре лежали возле Кармен на скамейке.

– Для людей, у которых столько денег, и у вас, и у вашей сестры слишком мало развлечений, – заметил я.

Она посмотрела на меня из-под длинных ресниц. Я уже знал, что это должно было уложить меня на обе лопатки.

– Вам нравится метать стрелы?

– Угм, – ответила она.

– Да, я вспомнил кое-что, – сказал я и оглянулся на дом. Затем передвинулся на метр дальше, так, чтобы меня закрыло дерево и нельзя было увидеть из окон, и достал из кармана маленький револьвер с рукоятью из перламутра.

– Я принес вам назад вашу тяжелую артиллерию. Я почистил ее и зарядил. Но прошу вас прислушаться к моему совету и не стрелять в людей, прежде чем не каучитесь стрелять по-настоящему. Ладно?

Она побледнела и вынула палец изо рта. Посмотрела на меня, потом на револьвер. В ее глазах появился интерес.

– Хорошо, – кивнула она в знак согласия и тотчас добавила: – Научите меня стрелять. Я буду очень рада.