За всю зиму такого белого дня не выдавалось ни разу. Мокрый снег на деревьях за ночь подморозило, и они покрылись ледяной корочкой, кое-где припорошенной утренним снегом. По белоснежной дороге стелился туман, перила мостов, ограды, купола соборов — все было во льду. Солнце в бесцветном небе нежно озаряло хрустальный город, раскидывая в тумане радужные лучи.

Львы на мосту через канал Грибоедова смотрели через ледяные очки, фонари покрылись замысловатым узором, какие бывают на стеклах.

Катя облокотилась на перила и накрыла холодной ладонью горячую руку Лайонела. Сердце сжалось от удовольствия, а он шутливо заметил:

— Его стук, наверно, слышат все вампиры города.

Девушка смущенно улыбнулась.

— Ну и пусть, недолго осталось… — Она заметила, что он помрачнел, и обеспокоенно спросила: — Ты ведь не передумал?

Молодой человек устремил взгляд на заснеженный канал, обронив:

— Я слишком эгоистичен, чтобы передумать. — И попросил: — Передумай сама, пока не поздно.

Катя облегченно вздохнула:

— Ни за что!

Они недолго постояли на мосту и двинулись по набережной канала в сторону Летнего сада.

Мимо прошла беременная женщина с коляской, Лайонел проводил ее задумчивым взглядом и обратился к Кате:

— У тебя никогда не будет детей.

— Я не люблю детей, — возразила девушка.

Молодой человек недоверчиво хмыкнул.

— Все их любят. Рано или поздно в тебе проснется инстинкт. А запретный плод сладок.

— Не важно, — пожала плечами Катя. — Единственный запретный плод, который я желаю, — это ты!

Лайонел грустно улыбнулся.

— Если представить, что когда-нибудь ты с той же одержимостью захочешь ребенка, становится страшно.

Катя взяла его за руку и пообещала:

— Я навсегда выкину об этом мысли!

Он поднес ее запястье к губам, пробормотав:

— Навсегда — это слишком долго. Не задумывалась?

Некоторое время они шли молча, а когда проходили Вознесенский мост, Лайонел полюбопытствовал:

— А что ты из еды любишь больше всего?

Она засмеялась.

— Салат оливье, например! — И, посерьезнев, добавила: — Я не очень много придаю значения еде.

— Это хорошо, первое время будет сложно. Захочется любимых вкусов, но продукты не вызовут привычного желания поесть. А затолкаешь в себя насильно — станет дурно, вырвет.

— Вампиры пьют кровь, я в курсе! — рассердилась девушка. — Перестань меня отговаривать!

— Ладно, — смиренно кивнул Лайонел, но тут же прибавил: — Наслаждайся солнцем, ты видишь его в последний раз!

Катя закинула голову назад и прищурилась, глядя на золотой шар. Сегодня особенно пахло весной, стоило только закрыть глаза, чтобы хрустально-белые наряды, в которые одела город уходящая зима, исчезли, и представить сухие островки асфальта, блестящие от солнца лужи, прошлогодние листья под деревьями. Весна была совсем рядом, она точно перышком щекотала в горле, щедро даря прозрачную свежесть в каждом глотке воздуха. Почему-то от ее волшебных ароматов хотелось жить, а сердце наполнялось необъяснимым радостным волнением, с тонкими нотками тоски по уходящему, тому, что вернется не скоро.

— Я ведь смогла бы научиться, как ты, терпеть, — осторожно сказала девушка, боясь смотреть в голубые холодные глаза. Они могли заподозрить ее в неуверенности, а этого ей хотелось меньше всего.

— У меня был хороший учитель в Тибете, один из старейших вампиров — Нима-трак-дэн — в переводе Кровавое Солнце. Но мне понадобилось десять лет, чтобы просто выйти на полчаса прогуляться при свете дня, — сказал молодой человек. — А сколько понадобиться времени тебе?

— Я не знаю. — Катя досадливо поморщилась. — Солнце не главное в жизни!

— Да, ты права, — усмехнулся Лайонел. — Главное в жизни — это сама жизнь. И чему вас только в колледже учат?!

Девушка укоризненно посмотрела на него.

— А ты будто не знаешь! — И немного обиженно спросила: — А о чем ты думал, когда я стояла у доски?

Они миновали Банковский пешеходный мост с серыми крылатыми грифонами по обеим сторонам канала, и Лайонел ответил:

— Я думал, что ты самая забавная и трогательная девочка из всех виданных когда-либо мною. А ты о чем?

Катя выдала нервный смешок:

— А мне просто хотелось умереть.

Уголки его губ дрогнули, на золотистых ресницах заиграли разноцветные лучики.

— Ну что ж, твое желание исполнится.

Летний сад поражал белизной и тишиной. Аллеи пустовали, скамейки были в снегу, в ледяных верхушках деревьев блестело солнце.

На главной аллее Катя остановилась между скульптур мужчины с пучком стрел в ладони и женщины в венке из роз и факелом в правой руке. Казалось, их тела покрыты раскрошенным хрусталем.

— Аврора, богиня утренней зари, — со значением приподнял брови Лайонел. — Олицетворяет восход. — Затем указал на мужчину: — А это «Полдень», стрелы — лучи солнца, подсолнух у его ног — растение, которое всегда поворачивается вслед за солнцем. Впрочем, — Лайонел взял девушку за локоть и подвел к двум скульптурам напротив, — для тебя отныне более знаковыми являются вот эти фигуры.

Девушка оглядела старца со звездой на голове, а Лайонел прокомментировал:

— «Закат», с вечной звездой Веспер[12] над челом. У ног цветы дурмана, они особенно сильно пахнут по вечерам.

Катя устремила взгляд на женщину, укутанную в звездное покрывало, с маковым венком на голове, летучей мышью на поясе и совой у ног.

— Ну ясно, а это «Ночь». Ты мне каждые пять минут будешь напоминать, что моя жизнь кончена и впереди лишь вечный мрак?

— Символика ночи так или иначе сводится либо ко сну, либо к смерти, — пробурчал Лайонел. — Что тебе больше нравится?

— Ты, — бросила через плечо Катя и зашагала по аллее.

Молодой человек догнал ее, пошел рядом, поведав:

— Мы находимся в самом старом саду Петербурга. В тысяча семьсот четвертом году Петр Первый указал заложить регулярный сад на берегу Невы, на месте усадьбы шведского майора Конау…

Катя едва заметно улыбнулась. Турфирмы всего мира облились бы слезами, услышь они обладателя этого хорошо интонированного, выразительного голоса. Его хотелось слушать без остановки, от него было невозможно устать, как невозможно устать от шепота самой природы: шума моря, треска костра, звуков