— Как?

— Только им известно. Я знаю лишь, что в прошлый раз и все предыдущие они облажались! Не удивлюсь, если так и прождем до дня Великого Суда.

— Похоже, исправить не так уж просто.

— Конечно! — воскликнул Лайонел. — Просто было только перепихнуться и зачать отца всех вампиров, а потом все стало значительно сложнее…

Катя подавила зевок.

— А ты не боишься рассказывать мне? Я ведь человек. Что, если…

—… загремишь в дурдом! — закончил за нее молодой человек.

Девушка засмеялась, а он добавил:

— В конечном счете, у меня всегда есть возможность тебя убить.

Лайонел раздраженным жестом отодвинул занавеску, пробормотав:

— Печально… верный паж Анжелики по-глупому настырен.

— Он тут? — Катя сама не заметила, как вцепилась в край подушки.

— Спи спокойно, этой ночью тебя никто не побеспокоит! — Молодой человек открыл окно, вскочил на подоконник и скрылся за занавеской.

Катя пару секунд смотрела, как та колышется на ветру, затем вскочила и бросилась к окну. Лицо обдало морозом, горло сжалось от ледяного воздуха. Внизу под деревом, друг против друга стояли две черные фигуры. В ночной тиши прозвучал безразличный голос Лайонела:

— Твоя преданность, Даймонд, достойна восхищения… но ты мне надоел!

Девушка со звоном захлопнула окно.

Тихо трещали лампочки в коридоре, тускло освещая бетонный пол. Лайонел подошел к двери, ведущей в гостиную, взялся за ручку. По лестнице сбежал брат. На мгновение он остановился, их взгляды скрестились, а затем он пошел навстречу.

Лайонел сделал к нему шаг, но Вильям прошествовал мимо, презрительно скривившись, заметив на пальто пятна крови.

«Это пройдет», — утешил себя молодой человек, провожая взглядом прямую спину брата.

В гостиной как всегда горел свет. Йоро сидел на коленях перед огромным полотном из пазлов — картина была почти завершена, не хватало около пятидесяти элементов в самом углу. Тысяча деталей сложилась в рассвет над морем, горы и чаек.

— Лайонел! — обрадовался мальчик, вскакивая и подбегая к решетке. — Только посмотри, что мне дала Ксана! Я почти собрал!

— Вижу.

Йоро просунул часть лица между прутьями и упрекнул:

— Ты давно не приходил.

— Тебе показалось, — обронил Лайонел, задумчиво разглядывая картину.

— А знаешь, как говорят у Волоф?

— Боюсь, сейчас придется узнать…

Мальчик не обратил внимания на сарказм и сказал:

— На всех девушек смотри глазами, а на свою — сердцем!

— Гениально, — проворчал молодой человек и, подойдя к решетке, взялся за толстый прут.

Йоро отшатнулся.

— Что с тобой?

Лайонел дернул прут на себя и вырвал, мальчик в ужасе попятился.

— Я ничего не сделал!

Молодой человек насмешливо улыбнулся, крутя в пальцах железный позолоченный прут.

— Разве я тебя в чем-то обвинил?

Оборотень опустился возле стены на четвереньки, как если бы собирался в любой момент обратиться в волка.

Лайонел швырнул вырванный прут на пол.

— Я был не очень осторожен, когда одной девушке пообещал выполнить любое ее желание. Вместо богатства, власти, победы над неприятелями она пожелала свободу для тебя. Глупо, правда? Ее тронула твоя раскраска.

Йоро недоверчиво свел черные брови.

— Ты ведь можешь не делать этого?

— Могу, — Лайонел взглянул на незавершенную картину, — но не хочу. Ты свободен.

Мальчик опустил голову.

— В чем дело? — изумился Лайонел. — Ты хотел свободу! Я тебе ее даю!

— Хотел, — подтвердил Йоро. — Только не так…

Лайонел махнул на него рукой и направился к двери, но слова оборотня его остановили:

— Я думал, когда-нибудь ты полюбишь меня, сможешь доверять и тогда откроешь клетку. А еще я думал, ты не выпускаешь меня, потому что искренне…

— Искренность — это миф, придуманный лжецами, — не оборачиваясь, произнес Лайонел. — Прощай!

— Поверить не могу! — зло крикнул Йоро. — Я мечтал об этом дне много лет, а ты все преподнес, как будто я тебе просто надоел и ты меня выгоняешь!

Лайонел не обернулся, а, прежде чем выйти из комнаты, попросил:

— Постарайся не попасть под машину и не драться с собаками.

«Ты будешь по мне скучать?» — донесся до него уже из-за двери вопрос. Ответить было так просто, всего какое-то одно слово, вмиг способное создать что-то новое или разрушить старое.

Молодой человек быстро направился на второй этаж. Старое, каким бы оно ни стало теперь, следовало забыть, а для нового требовалось слишком много самоотдачи.

В спальне Лайонел снял испачканную кровью верхнюю одежду, скинул ботинки и рухнул на широкую низкую кровать.

До рассвета оставалось еще четыре с половиной часа. После восьми дней без сна обычно стоило только вытянуться в горизонтальном положении, как глаза сами собой закрывались, тело расслаблялось, а тысячи мыслей, теряя стремительность, замедляли ход. Ничего подобного не произошло. Сон не шел, в ушах звучал нежный девичий голос, перед мысленным взором то и дело появлялись серые глаза, бледное лицо, обрамленное пушистыми кудрями.

— Проклятие, — процедил сквозь зубы Лайонел, садясь на кровати и обхватывая голову руками. В последний и единственный раз мысли о женщине мешали ему спать семь лет назад, когда встретил в Париже Анжелику. Он возжелал ее с первого взгляда, мельком увидев на балу в объятиях своего приятеля Феррана. Мысли о ее идеальном теле, прекрасном лице два дня сводили с ума.

Лайонел вздохнул.

На третий день он не выдержал, явился к восхитительной незнакомке и соблазнил. Интерес после первой же ночи иссяк, вернулся сон, и мысли уравновесились. Анжелика пожелала поехать вместе в Петербург.

А Ферран, многие годы добивавшийся расположения девушки, долгое время потом был в обиде.

Молодой человек поднялся и прошелся по комнате.

Анжелика — единственная женщина, на которую он не мог налюбоваться, но даже она не занимала его помыслов с той же настойчивостью, с какой в них появлялась рыжая девица, похитившая покой брата и с легкостью разломавшая хрупкий мир в их семье, создаваемый столетиями.

В кармане завибрировал сотовый. Лайонел раздраженно его отключил. Странное ощущение, разрастающееся подобно оползню внутри, приводило в ярость. Собственные мысли ужасали. Увлечение Анжеликой, пронизанное острым желанием обладать красивым телом, отличалось от его нового интереса. Тогда, семь лет назад, все было просто и понятно, он представлял прекрасную девушку в своей постели, и образы эти неимоверно мешали. Катю он видел иначе. Мысли о ней не сводились к одной постели, а были необыкновенно разнообразными и пугающе глубокими. Так он думал лишь о Вильяме, иногда о лучшем